«Некоторые считают, что я мою бездомных». Где учатся, чем занимаются и сколько получают специалисты по социальной работе
Главное — не путать с социальным работником
В обществе до сих пор есть лишь смутное представление о том, что делают специалисты по социальной работе и чем эта профессия отличается от «социального работника». «Цех» попросил трех девушек, которые работают в одном из Центров помощи семье и детям в Петербурге, рассказать, где нужно учиться, чтобы стать специалистом по социальной работе, на какую зарплату можно рассчитывать и к каким трудностям и предрассудкам стоит готовиться.
Между социальным работником и специалистом по социальной работе есть разница, которую мало кто понимает. Социальный работник помогает в быту — приносит лекарства, убирает квартиру и т. д. Специалист по социальной работе — это тот, кто разбирается в тяжелой жизненной ситуации человека или семьи, а затем разрабатывает «маршрут», которого нужно придерживаться, чтобы решить проблемы.
Если необходимо, мы можем сопроводить людей в разные инстанции, а можем просто дать их контакты и что-то посоветовать. Мы выступаем в роли проводников между нашими подопечными и внешним миром.
Люди попадают к нам двумя способами: либо обращаются напрямую в прием, и там их направляют к нужным специалистам, либо их выявляет субъект профилактики (общее название для органов опеки, школ, полиции, поликлиник или комиссии по делам несовершеннолетних). Чаще всего мы сталкиваемся со вторым вариантом. Тогда мы либо выходим к ним по адресу сами, либо приглашаем в Центр.
В Петербурге есть профильный институт, который курирует Комитет по социальной политике — там я закончила бакалавриат. Теоретических знаний было много, а практические я получила уже в процессе работы.
После института я решила, что нужно поработать по специальности и стала искать место поближе к дому. Было два варианта: наш Центр и служба помощи инвалидам. Я решила, что с инвалидами мне будет сложно работать, и я не смогу помочь этим людям в полной мере, поэтому я отправила резюме в Центр семьи и через какое-то время меня взяли специалистом в отделение, которое работает с трудными детьми и их родителями.
Работа с семьями, где родители страдают от зависимостей, — самый сложный аспект. Иногда это может длиться годами, с переменным успехом. Многое зависит от желания самих людей. Пример удачного кейса: муж написал заявление на свою жену, которая пьет и не может уследить за ребенком. Оказалось, что после определенных трудностей мама действительно стала злоупотреблять, но это еще не достигло критической стадии. Моя работа заключалась в том, чтобы вместе с ней осознать проблему (люди редко могут сделать это самостоятельно) и подсказать, где она может получить лечение. В итоге ее состояние улучшилось — мы вместе прошли через все бюрократические преграды, она перестала пить и сейчас прекрасно ладит со своим ребенком.
Конечно, бывают и провалы. Например, мы не смогли вернуть детей в семью, где оба родителя зависимы от алкоголя и наркотиков. Воспитанием там занималась бабушка. Мы предлагали родителям все наши ресурсы, но их личной мотивации не хватило, чтобы что-то исправить. Они отказались от родительских прав. В этом случае успех состоит хотя бы в том, что дети не находятся в опасности.
Именно поэтому в обществе не понимают, в чем заключается наша работа. Я часто слышу: «Зачем вы объясняете взрослым людям очевидные вещи?» Но нельзя судить только по себе — есть много семей, которым именно такая помощь необходима. И это не значит, что они хуже всех остальных.
Другой пласт нашей работы — трудные подростки, многие из них уже состоят на учете в полиции. Часто приходится взаимодействовать с ними напрямую, потому что родители уже в той стадии зависимости, когда им все равно, что будет с детьми. Таких подростков мы вовлекаем в тренинги, рассказываем, где они могут учиться — даем ориентир.
В этой работе нет однообразия — один день ты можешь полностью посвятить документам, а другой — только ходить по адресам. Но тут есть обратная сторона: бывают случаи, когда приходит письмо о какой-то семье, и тебе нужно бросить все и выяснять, что произошло.
Я работаю уже 5 лет, сейчас исполняю обязанности заведующей отделением и планирую дослужиться до заместителя директора.
Я работаю в стационарном отделении — это моя первая работа. Специально место я не выбирала — получила диплом, выложила резюме и меня пригласили.
Отделением я довольна, потому что с подростками мне легче выстроить диалог. В Центре есть стационары для малышей и младших школьников, но с ними я боюсь не справиться.
Подростки попадают к нам по разным причинам, чаще всего по направлению из органов опеки. Иногда родители этих детей страдают зависимостями, и пока они проходят реабилитацию, занимаются документами и приходят в себя — дети живут у нас. Бывает и так, что родителям нужно куда-то уехать на несколько недель или месяцев, и они сами приводят детей пожить в Центр. От коллег я знаю случаи, когда подростки просились к нам сами, но в своей практике пока с таким не сталкивалась.
Обычно новые знакомые не понимают, чем я занимаюсь. Люди думают, что я психолог, хотя я не имею права давать психологические консультации. А некоторые почему-то считают, что я «мою бездомных», хотя этим даже в «Ночлежке» не занимаются.
Человек, который хочет связать свою жизнь с социальной работой, должен быть терпеливым. Взаимодействовать придется с категориями населения, которых нет в вашем привычном кругу общения. Нужно делать большую скидку на возраст и личный опыт.
У детей, которые живут у нас, есть травмы, на которые нельзя давить. Многие вещи им нужно прощать — они огрызаются не просто так, им в жизни уже пришлось несладко. Подростки сами по себе эмоциональны, а наши тем более. Они не привыкли ждать от взрослых ничего хорошего, их грубость — естественная реакция. Нужно быть к ней готовым и показывать, что в мире есть взрослые, которые их понимают.
Оклад у меня стандартный — 30 000 рублей, плюс 2000 дают как молодому специалисту. Недавно я поняла, что в нашей сфере можно просидеть 30 лет на должности специалиста, если большего ты не хочешь: просто работаешь, повышаешь свою категорию, за это получаешь доплаты. Будут меняться документы и регламенты, но в целом обязанности останутся теми же. Для себя я пока не решила, устраивает меня это или нет.
Наша работа — это огромный спектр помощи людям. Самая важная задача — сделать так, чтобы у человека улучшилась жизнь. Как этого достичь — зависит от ситуации.
Перед началом работы нужно тщательно собирать «анамнез» семьи, узнать максимальное количество сведений, чтобы понять, где именно необходима наша помощь. Это непросто, ведь часто мы сами не можем понять, в чем именно у нас проблема. Что уж говорить о людях из социально уязвимых категорий — они живут и считают, что у них все в порядке. Наша задача в том, чтобы указать на возможность улучшений.
У нас в отделении обслуживаются три категории граждан: ВИЧ-положительные взрослые и дети, нарко- и алкозависимые и созависимые люди. Первые две категории чаще всего направляются в медицинские организации, в частности, в СПИД-центр. Мы получаем для них необходимую терапию. Взрослых мы, конечно же, стараемся трудоустроить — это одна из их главных проблем.
Редко люди рассказывают сразу обо всех своих нуждах (хотя такие есть, и лично я их очень люблю). Иногда бывает, что какая-то важная для сопровождения информация всплывает через год. Например, мы так недавно совершенно случайно выявили ВИЧ у девочки — она постоянно болела, и мы отправили маму сделать ей анализ, чтобы просто проверить все варианты. Из 50 клиентов к нам только один приходит сам. Чаще всего их направляют из субъектов профилактики, но бывают исключения. Недавно пришла женщина и сказала: «Здравствуйте, я наркоманка, у меня целый букет болезней и мне нужна помощь».
О нас мало кто знает: наш туберкулезный диспансер только в этом году узнал, что в районе есть служба, которая сопровождает ВИЧ-инфицированных граждан. Сейчас готовим соглашение о сотрудничестве.
Я решала эту проблему с помощью саморекламы — ходила и рассказывала про отделение врачам-инфекционистам в поликлиниках, приходила в уголовно-исполнительную инспекцию, опеку.
Кроме сопровождения мы вынуждены работать с огромной массой документов, борясь с волокитой. Я искренне верю, что в недалеком будущем мы перейдем на электронную систему документооборота, но пока работаем как есть.
С предрассудками о своей работе я чаще всего сталкивалась со стороны других субъектов, как это ни парадоксально.
Очень неприятно, когда к тебе так неуважительно относятся, ведь мы все коллеги и должны быть заодно, у нас одна цель.
Все сотрудники в моем отделении регулярно проходят тренинги по профвыгоранию — я считаю это необходимым. Кроме того, бывают дни, когда работа не клеится вообще никак. Я не возражаю, чтобы человек провел этот день для самого себя. Конечно, этим нельзя злоупотреблять, но раз в месяц допустимо.
Специалист по социальной работе — это профессионал, который знает, что он делает, зачем и для чего. И главное, он делает это с удовольствием! Этот человек, на мой взгляд, должен быть чутким — это качество я поставлю на первое место. Люди, которые работают с другими людьми, должны уметь прочувствовать настроение, понимать, когда стоит оставить человека в покое и не давить. Личное пространство нужно всем без исключения.
Еще важна уверенность в себе — только если она у тебя есть, человек пойдет за тобой. Как я могу повести его за собой и оказать помощь, если нуждаюсь в ней сама?
Все самое важное и интересное собираем на страницах «Цеха» в Instagram и ВКонтакте