«Никому не нужны люди, которые знают много языков, но плохо». 23-летний переводчик с арабского — о том, как он делает карьеру

Егор Ба­бан­чи­ков — пе­ре­вод­чик с араб­ско­го, ра­бо­та­ю­щий с ино­стран­ны­ми де­ле­га­ци­я­ми и на пе­ре­го­во­рах в круп­ных ком­па­ни­ях. Мы по­про­си­ли его рас­ска­зать, как он вы­учил один из са­мых слож­ных язы­ков в мире, кем мож­но ра­бо­тать со зна­ни­ем араб­ско­го и что де­лать, если ты сто­ишь на сцене с мик­ро­фо­ном и по­ни­ма­ешь, что за­был во­об­ще все сло­ва.

«Хо­тел по­сту­пать толь­ко на во­сто­ко­ве­де­ние и толь­ко на араб­ский язык»

Со стар­ших клас­сов шко­лы, я от­чет­ли­во пом­ню, в го­ло­ве за­се­ла идея: «Хочу вы­учить араб­ский язык». Я по­смот­рел то­гда фильм «Ло­уренс Ара­вийский», о со­бы­ти­ях араб­ско­го вос­ста­ния 1916–1918 го­дов, в го­ло­ве по­яви­лась яр­кая кар­тин­ка. Хо­дил в шко­ле, всем име­на пи­сал по-араб­ски, про­сто из пе­ре­вод­чи­ка сри­со­вы­вал, не по­ни­мая, что зна­чат сим­во­лы.

Идея была без­аль­тер­на­тив­ная: хо­тел по­сту­пать толь­ко на во­сто­ко­ве­де­ние и толь­ко на араб­ский язык, боль­ше ни­че­го. По­это­му я вы­брал ВШЭ — на тот мо­мент это был один из немно­гих уни­вер­си­те­тов, где мож­но было язык вы­би­рать, он не рас­пре­де­лял­ся, как в МГИ­МО или в МГУ.

То­гда я со­всем не ду­мал, пер­спек­тив­ная это про­фес­сия или нет. Еще не было ни­ка­ко­го бума, свя­зан­но­го с Ближ­ним Во­сто­ком, он на­чал­ся толь­ко по­сле 2022 года. Мы по­сту­па­ли в то вре­мя, ко­гда не очень было по­нят­но, где ты ока­жешь­ся в ито­ге и чем бу­дешь за­ни­мать­ся. Мне ка­жет­ся, это хо­ро­шая ил­лю­стра­ция того, что не нуж­но гнать­ся за ка­ким-то трен­дом, ду­мая, что это бу­дет ак­ту­аль­но. Мо­жет, и не бу­дет. У нас мно­гие ре­бя­та по­сту­па­ли про­сто по­то­му, что было ин­те­рес­но. Нам по­вез­ло: так по­лу­чи­лось, что это ока­за­лось вос­тре­бо­ва­но.

©

Личный архив

---

О том, чем буду за­ни­мать­ся, я не имел ни ма­лей­ше­го пред­став­ле­ния. Мне были близ­ки ско­рее ро­ман­ти­че­ские идеи, хо­тел за­ни­мать­ся ар­хео­ло­ги­ей на Ближ­нем Во­сто­ке. В даль­нейшем я столк­нул­ся с ре­аль­но­стью, узнал, как жи­вут и как за­ра­ба­ты­ва­ют ар­хео­ло­ги, — то­гда по­нял, что надо ис­кать что-ни­будь дру­гое. И свер­нул с ис­то­ри­ко-куль­тур­но­го на­прав­ле­ния в бо­лее при­клад­ную по­ли­ти­ко-эко­но­ми­че­скую сфе­ру.

О том, что­бы сме­нить про­фес­сию, я по­чти не ду­мал. Ко­неч­но, где-то на вто­ром кур­се уни­вер­си­те­та, ко­гда немно­го рас­се­я­лись меч­ты юно­ше­ства, столк­нул­ся с во­про­сом о том, на­сколь­ко во­об­ще се­го­дня вос­тре­бо­ва­но гу­ма­ни­тар­ное зна­ние. Осо­бен­но ко­гда ви­дел, как быст­ро ре­бя­та с IT-спе­ци­аль­но­стей на­хо­дят ра­бо­ту и по­лу­ча­ют вы­со­кие зар­пла­ты. Воз­ни­ка­ли мыс­ли о том, что еще не позд­но себя «пе­ре­кро­ить». Со вре­ме­нем я по­нял, что «пе­ре­кра­и­вать» себя точ­но не надо: ты бу­дешь хо­ро­шим спе­ци­а­ли­стом толь­ко в том, что тебе близ­ко, а пло­хие спе­ци­а­ли­сты ни­ко­му осо­бо не нуж­ны. По­это­му все эти мыс­ли я от­ри­нул: мне нра­вит­ся то, чем я за­ни­ма­юсь, а зна­чит, я смо­гу до­стичь ка­ких-то успе­хов.

«Ино­гда я себе спе­ци­аль­но услож­нял изу­че­ние язы­ка»

Араб­ский мы учи­ли с са­мо­го пер­во­го дня в уни­вер­си­те­те. Изу­че­ние было очень ин­тен­сив­ное, у нас было где-то по 8–10 пар в неде­лю. Было че­ты­ре пре­по­да­ва­те­ля, ко­то­рые да­ва­ли раз­ные ас­пек­ты язы­ка, еще с нами за­ни­ма­лись но­си­те­ли из Си­рии и Егип­та. В даль­нейшем эти ас­пек­ты толь­ко при­бав­ля­лись: по­яви­лись кур­сы по син­хрон­но­му и во­ен­но­му пе­ре­во­дам.

Очень мно­го мы за­ни­ма­лись и са­мо­сто­я­тель­но. В ка­кой-то мо­мент во­шли в де­ба­тор­ское дви­же­ние на араб­ском язы­ке, ста­ли очень плот­но этим за­ни­мать­ся. Этой зи­мой ез­ди­ли на чем­пи­о­нат Ев­ро­пы по де­ба­там на араб­ском в Тур­цию и вы­иг­ра­ли его.

©

личный архив Егора Бабанчикова

---

Мне ни­ко­гда не было слож­но так мно­го за­ни­мать­ся язы­ком, было очень ин­те­рес­но. Сам я из Пе­тер­бур­га — ко­гда толь­ко по­сту­пил в мос­ков­ский кам­пус ВШЭ, ду­мал, что со­вер­шил очень-очень боль­шую ошиб­ку: пред­сто­я­ло жить в об­ще­жи­тии да­ле­ко от цен­тра го­ро­да и дол­го не ви­деть­ся с се­мьей. Весь ав­густ хо­дил пе­ре­жи­вал. А по­том по­пал на первую пару араб­ско­го, где пре­по­да­ва­тель­ни­ца на­ча­ла пи­сать пер­вые бук­вы. То­гда окон­ча­тель­но по­нял, что все сде­лал пра­виль­но: пусть бы­то­вые усло­вия не са­мые луч­шие, но я при­е­хал за тем, чего хо­тел. По­это­му мне ни­ко­гда не было слож­но.

Ино­гда я даже спе­ци­аль­но себе услож­нял изу­че­ние язы­ка. Была ис­то­рия, еще на пер­вом кур­се: я по­лу­чил ав­то­ма­том са­мый вы­со­кий балл за эк­за­мен, и пре­по­да­ва­тель­ни­ца, чи­сто для фор­маль­но­сти, спро­си­ла, есть ли воз­ра­же­ния. Я от­ве­тил, что да, есть — все-таки хо­тел бы прийти на эк­за­мен. Было острое ощу­ще­ние, что ре­бя­та при­дут на эк­за­мен, по­лу­чат тот са­мый по­лез­ный стресс, ко­то­рый их за­ста­вит вы­учить боль­ше и что-то даст в плане язы­ка. Я тоже очень хо­тел это пе­ре­жить — хо­те­лось себе до­ка­зать, что я обос­но­ван­но по­лу­чил ту оцен­ку, ко­то­рую по­лу­чил. При­шел на эк­за­мен, сдал его.

О вы­бо­ре язы­ка я ни­ко­гда не жа­лел: ин­те­рес по­мо­гал че­рез лю­бые труд­но­сти про­би­вать­ся. Этим де­лом, мне ка­жет­ся, мож­но за­ни­мать­ся, толь­ко если очень его лю­бишь. У нас в ка­кой-то мо­мент ста­ло по­нят­но, кто по­сту­пил на спе­ци­аль­ность осо­знан­но, а кто — по­то­му что «во­сто­ко­ве­де­ние» зву­ча­ло при­коль­но.

«Если я буду го­во­рить с ара­ба­ми, диа­лек­ты ко­то­рых я не знаю, я их пой­му, толь­ко если они за­хо­тят, что­бы я их по­нял»

То, что мы учим, на­зы­ва­ет­ся «чи­стый язык». На нем, если упро­щать, на­пи­сан Ко­ран, на нем же пи­шут араб­ские СМИ, а еще на нем ни­кто в ре­аль­ной жиз­ни не го­во­рит — все об­ща­ют­ся на диа­лек­тах.

Это на­зы­ва­ет­ся «диа­лек­ты», по­то­му что для ара­бов очень важ­но по­ни­ма­ние того, что они все го­во­рят на од­ном язы­ке, но на са­мом деле сте­пень раз­ли­чия этих диа­лек­тов за­ча­стую боль­ше, чем у неко­то­рых язы­ков. Если на од­ном диа­лек­те кто-то ска­жет «я араб из Ира­ка», а дру­гой — на сво­ем диа­лек­те — «я араб из Ма­рок­ко» — они, ко­неч­но, поймут друг дру­га, а вот в бо­лее слож­ном диа­ло­ге — уже нет. Хотя бу­дут го­во­рить буд­то бы на од­ном язы­ке.

Это, на­вер­ное, одна из са­мых слож­ных ча­стей ра­бо­ты: если я буду го­во­рить с ара­ба­ми, диа­лек­ты ко­то­рых я не знаю, я пой­му их, толь­ко если они за­хо­тят, что­бы я их по­нял. В той или иной сте­пе­ни я знаю си­рийско-ли­ван­ский и еги­пет­ский диа­лек­ты, но толь­ко на уровне по­ни­ма­ния. По­лу­ча­ет­ся, что я вро­де как по­тра­тил боль­шую часть уче­бы на то, что­бы вы­учить язык, на ко­то­ром ре­аль­но ни­кто не го­во­рит. Но это ре­аль­ность, с ко­то­рой мы вы­нуж­ден­но стал­ки­ва­ем­ся.

Для ли­те­ра­тур­но­го араб­ско­го язы­ка в прин­ци­пе су­ще­ству­ет боль­шая опас­ность: он, гру­бо го­во­ря, на гра­ни ис­чез­но­ве­ния. Куль­ту­ра чте­ния силь­но па­да­ет, бло­ги ве­дут­ся на диа­лек­тах, на них же вы­хо­дят филь­мы и се­ри­а­лы — обыч­ные люди зна­ют ли­те­ра­тур­ный араб­ский не очень хо­ро­шо. К тому же в стра­нах Пер­сид­ско­го за­ли­ва, где про­ис­хо­дит вся эко­но­ми­че­ская ак­тив­ность, го­во­рят в ос­нов­ном на ан­глий­ском. Там даже прак­ти­че­ски нет уни­вер­си­те­тов, где пре­по­да­ва­ли бы на араб­ском, — я учил­ся год в Абу-Даби, в чуть ли не един­ствен­ном «араб­ском» уни­вер­си­те­те в ОАЭ.

Мо­ло­дежь в этих ре­ги­о­нах боль­ше смот­рит на За­пад. Ча­сто, ко­гда об­ща­ешь­ся с мо­ло­ды­ми людь­ми, про­ис­хо­дит та­кая си­ту­а­ция: диа­лект ты не по­ни­ма­ешь, на ли­те­ра­тур­ном араб­ском вы го­во­ри­те оди­на­ко­во не очень, и по­это­му про­сто пе­ре­хо­ди­те на ан­глийский.

Но эта ис­то­рия рас­про­стра­не­на толь­ко в стра­нах Пер­сид­ско­го за­ли­ва, с ко­то­ры­ми ак­тив­но тор­гу­ют за­пад­ные стра­ны, — в ОАЭ, Са­у­дов­ской Ара­вии, Ка­та­ре, Бахрейне, Ку­вейте. Мень­ше стал­ки­ва­ют­ся с этой про­бле­мой стра­ны Ле­ван­та, к ко­то­рым го­раз­до мень­ше вни­ма­ния, — там в ос­нов­ном го­во­рят на араб­ском.

«Ни­ко­му не нуж­ны люди, ко­то­рые зна­ют мно­го язы­ков пло­хо. Ну­жен че­ло­век, ко­то­рый очень хо­ро­шо зна­ет один»

Нель­зя ска­зать, что про­фес­сия пе­ре­вод­чи­ка с араб­ско­го те­ря­ет ак­ту­аль­ность в свя­зи с по­пу­ляр­но­стью ан­глий­ско­го. Что­бы это утвер­ждать, нуж­но для на­ча­ла вспом­нить, а было ли ко­гда-ни­будь по-дру­го­му. Я бы ско­рее ска­зал, что не было — раз­ве что в 70-е годы, ко­гда Си­рия была в рас­цве­те, — то­гда, на­вер­ное, куль­ту­ра араб­ско­го язы­ка была дру­гой.

Но у пе­ре­вод­чи­ка се­го­дня го­раз­до бо­лее ши­ро­кие ком­пе­тен­ции: нуж­но не толь­ко пе­ре­во­дить, но и где-то со­про­вож­дать лю­дей, где-то еще чем-то по­пут­но за­ни­мать­ся. Так что я бы не ска­зал, что эта про­фес­сия уми­ра­ет или на нее сни­жа­ет­ся спрос, она ско­рее адап­ти­ру­ет­ся к но­вым усло­ви­ям.

Рань­ше ты мог про­сто знать араб­ский и, мо­жет быть, немно­го фран­цуз­ский, что­бы нор­маль­но ра­бо­тать. А те­перь все ина­че: без ан­глий­ско­го ни­ку­да

В уни­вер­си­те­те у нас была воз­мож­ность учить дру­гие язы­ки, но при этом нам по­сто­ян­но го­во­ри­ли, что нуж­но сна­ча­ла вы­учить один язык и толь­ко по­том брать­ся за дру­гие. Ино­гда об­щал­ся с то­ва­ри­ща­ми из дру­гих уни­вер­си­те­тов, у ко­то­рых было по три язы­ка, — было груст­но, что они, как мне ка­за­лось, по­лу­ча­ли та­кое пре­иму­ще­ство.

Но дело в том, что невоз­мож­но столь­ко язы­ков знать хо­ро­шо. Нас за­та­чи­ва­ли кон­крет­но под один язык, на ко­то­рый мы тра­ти­ли все вре­мя, — и это при­нес­ло свои пло­ды: араб­ский мы дей­стви­тель­но зна­ем. А если учить по три-че­ты­ре язы­ка па­рал­лель­но, осо­бен­но из раз­ных групп, то мозг не смо­жет это пе­ре­ва­рить — бу­дешь по чуть-чуть знать каж­дый. В ко­неч­ном ито­ге ни­ко­му не нуж­ны люди, ко­то­рые пло­хо зна­ют мно­го язы­ков. Ну­жен че­ло­век, ко­то­рый очень хо­ро­шо зна­ет один.

«Ино­гда вы­хо­дишь из ка­бин­ки син­хрон­но­го пе­ре­во­да с ощу­ще­ни­ем, что за час по­ху­дел на пару ки­ло­грам­мов»

Про­фес­сия пе­ре­вод­чи­ка с араб­ско­го очень мно­го­гран­ная, мож­но за­ни­мать­ся со­вер­шен­но раз­ны­ми ве­ща­ми. Са­мая ин­те­рес­ная сфе­ра, на мой взгляд, — син­хрон­ный пе­ре­вод. Это осо­бен­ное яв­ле­ние, ко­то­рое по­яви­лось по ис­то­ри­че­ским мер­кам недав­но — во вре­мя Нюрн­берг­ско­го про­цес­са. До это­го его не су­ще­ство­ва­ло в та­ком офи­ци­аль­ном смыс­ле, все­гда при­ме­нял­ся по­сле­до­ва­тель­ный пе­ре­вод.

В Рос­сии ре­аль­но мало лю­дей, ко­то­рые мо­гут ка­че­ствен­но пе­ре­во­дить син­хрон­но на араб­ский язык. Да и с араб­ско­го на рус­ский — тоже. Нуж­на неве­ро­ят­ная сте­пень со­сре­до­то­чен­но­сти. Да­ле­ко не у всех это по­лу­ча­ет­ся, даже сре­ди лю­дей, ко­то­рые зна­ют язык на про­фес­си­о­наль­ном уровне. Здесь необ­хо­ди­мо уме­ние од­но­вре­мен­но слу­шать и го­во­рить, ко­то­рое к тому же услож­ня­ет­ся тем, что в араб­ском язы­ке пред­ло­же­ние стро­ит­ся не так, как в рус­ском. Мож­но ска­зать, что оно стро­ит­ся на­обо­рот — что­бы пе­ре­ве­сти пред­ло­же­ние, надо услы­шать его до кон­ца. А в син­хрон­ном пе­ре­во­де нуж­но сле­до­вать тем­пу го­во­ря­ще­го. По­это­му это за­ня­тие до­воль­но стрес­со­вое.

Но при этом ра­бо­та эта очень по­лез­ная: пе­ре­вод­чи­ки до­воль­но дол­го оста­ют­ся в здра­вом со­зна­нии. Син­хрон­ный пе­ре­вод пре­крас­но со­хра­ня­ет юность моз­га — это одна из са­мых тя­же­лых об­ла­стей сре­ди «ин­тел­лек­ту­аль­ных» за­ня­тий.

Су­ще­ству­ют стан­дар­ты для син­хро­ни­стов — счи­та­ет­ся, что 20 ми­нут — край. По­нят­но, что это ни­кто не со­блю­да­ет, но во­об­ще по пра­ви­лам каж­дые 20 ми­нут пе­ре­во­да люди долж­ны ме­нять­ся. По­это­му в ка­бин­ке для пе­ре­во­да си­дят по два че­ло­ве­ка. Это дело тре­бу­ет на­пря­же­ния. Ино­гда вы­хо­дишь из ка­бин­ки син­хрон­но­го пе­ре­во­да с ощу­ще­ни­ем, что за час по­ху­дел на пару ки­ло­грам­мов. Или буд­то бы про­бе­жал ма­ра­фон.

©

личный архив Егора Бабанчикова

---

«Я беру мик­ро­фон — и по­ни­маю, что за­был во­об­ще все»

У меня была та­кая ис­то­рия. Я ра­бо­тал в Омане на ме­ро­при­я­тии, где были пред­ста­ви­те­ли несколь­ких ком­па­ний — и рос­сий­ских, и араб­ских. При­чем са­мых раз­ных: и ме­дом за­ни­ма­лись, и ры­бой, и ка­ки­ми-то хи­ми­ка­та­ми. А фор­мат та­кой, что тебя под­зы­ва­ют, и ты дол­жен кому-то ран­дом­но что-то пе­ре­ве­сти. Это было нелег­ко, хотя мы и го­то­ви­лись за­ра­нее, где-то за неде­лю. Мы с то­ва­ри­щем, с ко­то­рым вме­сте при­ле­те­ли в Оман, со­зда­ли те­за­у­рус, боль­шой спи­сок лек­си­ки, в ко­то­ром про­пи­сы­ва­ли все воз­мож­ные ва­ри­ан­ты. Но это по­мог­ло толь­ко от­ча­сти, по­то­му что все преду­га­дать невоз­мож­но.

Там была си­ту­а­ция: меня по­зва­ли, что­бы пе­ре­ве­сти речь вы­сту­па­ю­ще­го со сце­ны. Обыч­но, ко­гда воз­ни­ка­ет та­кая си­ту­а­ция, у пе­ре­вод­чи­ка за­ра­нее есть все ма­те­ри­а­лы, текст речи, на­при­мер, — что­бы мож­но было под­го­то­вить­ся. А в тот раз меня дер­ну­ли за пять ми­нут до на­ча­ла — все, кро­ме меня, по­бо­я­лись. К тому же ока­за­лось, что пе­ре­во­дить надо не на араб­ский, а на ан­глийский — то есть все бу­дут оце­ни­вать, хо­ро­шо я пе­ре­вел или пло­хо, по­то­му что ан­глий­ский-то все зна­ют.

Я очень рас­те­рял­ся. На­чи­на­ет­ся вы­ступ­ле­ние: вы­хо­дит че­ло­век, ко­то­ро­го надо пе­ре­во­дить, и го­во­рит о том, в ка­кой за­ме­ча­тель­ной стране мы на­хо­дим­ся, — с циф­ра­ми, со ста­ти­сти­кой, с ме­ста­ми в рей­тин­гах. И по­чти не де­ла­ет пауз. А у меня нет даже воз­мож­но­сти за­пи­сать хоть что-ни­будь. Я од­но­вре­мен­но пы­тал­ся за­пом­нить, что он ска­зал, пе­ре­ве­сти это и не пе­ре­пу­тать циф­ры.

При­мер­но че­рез пол­ми­ну­ты он оста­нав­ли­ва­ет­ся, я беру мик­ро­фон — и по­ни­маю, что за­был во­об­ще всё. Про­из­но­шу в ито­ге фра­зу, ко­то­рая у нас с то­ва­ри­ща­ми по­том ста­ла ме­мом: «In the be­gin­ning, hello there». И всё. Этот важ­ный че­ло­век на меня по­смот­рел, как на иди­о­та, но про­дол­жил го­во­рить.

Еще был слу­чай: на вто­ром кур­се я пе­ре­во­дил экс­кур­сию в му­зее кос­мо­нав­ти­ки. Пре­ду­пре­дил экс­кур­со­во­да, что я на­чи­на­ю­щий пе­ре­вод­чик, по­про­сил упро­стить все, что свя­за­но с тех­ни­че­ски­ми ас­пек­та­ми. Экс­кур­со­вод со­гла­сил­ся — и бук­валь­но в пер­вом пред­ло­же­нии на­чал объ­яс­нять устройство дви­га­те­ля кос­ми­че­ско­го ко­раб­ля.

«Слу­чить­ся мо­жет что угод­но и в ка­ких угод­но об­сто­я­тель­ствах»

Еще одна важ­ная об­ласть пе­ре­вод­че­ской де­я­тель­но­сти — ра­бо­та с де­ле­га­ци­я­ми. Это за­ня­тие ин­те­рес­ное, но че­рес­чур нерв­ное. Ред­ко ко­гда в ра­бо­те с де­ле­га­ци­я­ми ты толь­ко пе­ре­во­дишь: при­хо­дит­ся за­ни­мать­ся про­то­ко­лом, ор­га­ни­за­ци­ей и мно­го чем еще.

Са­мое силь­ное по­гру­же­ние в этот фор­мат ра­бо­ты у меня было на чет­вер­том кур­се, ко­гда мне дали ав­то­бус си­рийцев, де­ле­га­цию, и ска­за­ли, где и ко­гда они долж­ны быть. А я, 22-лет­ний па­рень, ока­зал­ся за них от­вет­ствен­ным. Там было око­ло 30 че­ло­век, они все вы­хо­ди­ли из оте­ля в раз­ное вре­мя, лю­би­ли за­дер­жи­вать­ся, опаз­ды­вать. Кто-то за­бо­лел — нуж­но было вы­звать ско­рую и вра­чам пе­ре­ве­сти симп­то­мы. Еще про­во­дил им экс­кур­сию по ВДНХ, хотя я не моск­вич. В об­щем, при­хо­ди­лось вы­кру­чи­вать­ся.

Это, на­вер­ное, са­мое слож­ное в про­фес­сии — да­ле­ко не все­гда все за­ви­сит толь­ко от тебя. Сколь­ко бы ты ни пе­ре­во­дил, все рав­но каж­дый раз вол­ну­ешь­ся, по­то­му что слу­чить­ся мо­жет что угод­но и в ка­ких угод­но об­сто­я­тель­ствах. С раз­ви­ти­ем тех­но­ло­гий, на­при­мер, очень по­пу­ляр­ны ста­ли пе­ре­го­во­ры он­лайн, на ко­то­рых мо­гут быть про­бле­мы со свя­зью, со зву­ком — го­раз­до слож­нее ста­но­вит­ся слы­шать и по­ни­мать. А твоя за­да­ча — пе­ре­ве­сти.

Ру­ти­на в про­фес­сии тоже есть: пись­мен­ный пе­ре­вод. Это со­вер­шен­но дру­гая ис­то­рия, го­раз­до бо­лее му­тор­ная, но и го­раз­до бо­лее от­вет­ствен­ная. Мож­но ска­зать, что уст­ный пе­ре­вод — это ре­мес­ло, а пись­мен­ный — ис­кус­ство. По­то­му что если ты ошиб­ся в уст­ной речи, че­рез ми­ну­ту это за­бу­дет­ся. А в пись­мен­ном пе­ре­во­де ошиб­ка оста­нет­ся на­все­гда.

За­ни­мать­ся пись­мен­ным пе­ре­во­дом я не люб­лю, но без него ни­как. Уст­ный пе­ре­вод ну­жен на кон­фе­рен­ци­ях и на пе­ре­го­во­рах, но люди же не каж­дый день пе­ре­го­ва­ри­ва­ют­ся и ез­дят на кон­фе­рен­ции. В сво­бод­ное вре­мя нуж­но чем-то за­ни­мать­ся — пе­ре­во­дишь до­ку­мен­ты, раз­ные де­мон­стра­ци­он­ные ма­те­ри­а­лы. Это тоже часть ра­бо­ты. Она тре­бу­ет скру­пу­лез­но­сти и усид­чи­во­сти — а я боль­ше лю­би­тель по­бе­гать, по­го­во­рить с людь­ми. По­это­му мне на­мно­го бли­же уст­ный пе­ре­вод.

«Ара­бы для нас — не са­мая да­ле­кая куль­ту­ра»

Осво­ить­ся в сре­де мне было не так слож­но, как мог­ло бы ожи­дать­ся. Из бы­то­вых мо­мен­тов — было непри­выч­но есть ру­ка­ми из об­щей та­рел­ки, сидя на зем­ле. В осталь­ном — бо­лее-ме­нее. В це­лом ара­бы для нас — не са­мая да­ле­кая куль­ту­ра, у нас нема­ло об­ще­го в мен­та­ли­те­те.

Ара­бы в це­лом люди неве­ро­ят­но со­ци­аль­ные. В этом смыс­ле мы бли­же к ним, чем к ев­ро­пейцам. Для ара­бов, на­при­мер, нет раз­де­ле­ния на де­ло­вые во­про­сы и лич­ные, им ты не мо­жешь ска­зать «это про­сто биз­нес». Они все при­ни­ма­ют близ­ко к серд­цу.

Из того, к чему в их мен­та­ли­те­те мне было слож­но при­вык­нуть, — по­ни­ма­ние вре­ме­ни. Оно у них со­вер­шен­но дру­гое, а вме­сте с ним и все, что ка­са­ет­ся пунк­ту­аль­но­сти. Они мо­гут опоз­дать и ни­ко­гда за это не из­ви­нят­ся, по­то­му что это­го нет в их куль­ту­ре. Все жи­вут немно­го «вне вре­ме­ни».

К это­му слож­но при­вык­нуть. Бо­лее того — с этим слож­но ра­бо­тать. По­то­му что ко­гда ты ра­бо­та­ешь и тебе нуж­но за­крыть за­да­чу — до­пу­стим, по­лу­чить ка­кой-то до­ку­мент или что-то ор­га­ни­зо­вать, — го­раз­до ком­форт­нее су­ще­ство­вать в па­ра­диг­ме ев­ро­пейско­го ка­пи­та­лиз­ма, что­бы по­ни­мать, ко­гда пись­мо с до­ку­мен­та­ми бу­дет у тебя на по­чте. Араб тебе ска­жет «Ин ша Ал­лах» — как Ал­лах по­же­ла­ет. А вот вра­зу­ми­тель­но­го от­ве­та ты от него мо­жешь и не до­ждать­ся.

©

личный архив Егора Бабанчикова

---

Еще ни­ка­кие ди­стан­ци­он­ные ис­то­рии с ара­ба­ми не ра­бо­та­ют: пе­ре­пи­сы­вать­ся ка­те­го­ри­че­ски нель­зя. Все нуж­но об­суж­дать лич­но, что­бы араб мог тебе по­смот­реть в гла­за, по­тро­гать за руку, об­нять­ся, при­гла­сить в го­сти. Толь­ко так — по по­чте им пи­сать бес­по­лез­но.

Хотя все эти те­зи­сы со­всем ско­ро мо­гут уста­реть, по­то­му что ара­бы во вза­и­мо­действии с ев­ро­пей­ца­ми и аме­ри­кан­ца­ми до­воль­но силь­но ме­ня­ют­ся. На­при­мер, если в боль­шин­стве араб­ских стран вы­ход­ные — это пят­ни­ца и суб­бо­та, то в ОАЭ — суб­бо­та и вос­кре­се­нье, по ев­ро­пейско­му об­раз­цу. Си­рия и Ли­ван тоже стра­ны до­воль­но ев­ро­пейские по сво­е­му мен­та­ли­те­ту из-за того, что неко­то­рое вре­мя были под фран­цуз­ским управ­ле­ни­ем. Мно­гие си­рийцы и ли­ван­цы, на­при­мер, пьют ал­ко­голь, хотя это вро­де как за­пре­ще­но ре­ли­ги­ей.

Так что слож­но рас­смат­ри­вать мен­та­ли­тет как кон­стан­ту: все ме­ня­ет­ся, при­чем очень быст­ро. И ко­гда мы го­во­рим ка­ки­ми-то обоб­ще­ни­я­ми, мы неиз­беж­но оши­ба­ем­ся.

«А я, зна­ешь, чи­тал недав­но, что очень мно­го ев­ро­пейских юно­шей по­че­му-то при­ни­ма­ют ис­лам»

Слож­но­стей с ре­ли­ги­оз­ны­ми во­про­са­ми у меня ни­ко­гда не было. Хотя, ко­неч­но, опре­де­лен­но есть чер­та, ко­то­рую ты не мо­жешь пе­рейти, если ты не му­суль­ма­нин. На­сколь­ко близ­ко ара­бы го­то­вы под­пу­стить че­ло­ве­ка дру­гой ре­ли­гии — не тот во­прос, на ко­то­рый они сами смог­ли бы от­ве­тить. Это за­ло­же­но в куль­ту­ре на ка­ком-то под­со­зна­тель­ном уровне. По­это­му, на­при­мер, тра­ди­ци­он­но в сфе­ре ара­би­сти­ки очень боль­шую роль иг­ра­ли кав­каз­ские на­ро­ды, баш­ки­ры и та­та­ры — ча­сто имен­но они были ди­пло­ма­та­ми в араб­ских стра­нах.

Меня, есте­ствен­но, очень ча­сто ара­бы под­во­ди­ли к мыс­ли о том, что непло­хо было бы при­нять ис­лам. Я со­про­вож­дал как-то в од­ной из сво­их ко­ман­ди­ро­вок вли­я­тель­но­го ис­лам­ско­го де­я­те­ля. Мы с ним очень дол­го хо­ди­ли, он пря­мо по-оте­че­ски ко мне от­но­сил­ся. И как-то он го­во­рит: «Егор, вот ты та­кой па­рень за­ме­ча­тель­ный… А я, зна­ешь, чи­тал недав­но, что очень мно­го ев­ро­пейских юно­шей по­че­му-то при­ни­ма­ют ис­лам».

Сам я о смене ре­ли­гии ни­ко­гда не ду­мал — по­ни­маю, что это не мое. Я ро­дил­ся в дру­гой куль­ту­ре, в дру­гом эс­те­ти­че­ском про­стран­стве. То, что у од­но­го че­ло­ве­ка вы­зо­вет ре­ли­ги­оз­ные чув­ства, мне бу­дет чуж­дым.

«Сво­им ме­стом в про­фес­сии я до­во­лен — раз­ве что хо­те­лось бы боль­ше араб­ско­го»

Зна­ние араб­ско­го язы­ка сей­час вос­тре­бо­ва­но и до­воль­но хо­ро­шо опла­чи­ва­ет­ся. Хотя, ко­неч­но, есть грань, выше ко­то­рой ты, как пе­ре­вод­чик, не мо­жешь шаг­нуть в за­ра­бот­ке.

Что­бы ее пе­ре­шаг­нуть, надо ухо­дить из пе­ре­во­да в об­ласть управ­ле­ния, при­ня­тия ре­ше­ний. В та­ком слу­чае пе­ре­вод­чик — это фаза, ко­то­рую ты в сво­ей жиз­ни про­хо­дишь, встра­и­ва­ясь в биз­нес-си­сте­му. Впо­след­ствии мож­но пе­рей­ти на управ­ля­ю­щие долж­но­сти, на са­мом деле очень ча­сто так и про­ис­хо­дит. То­гда все, что ка­са­ет­ся тво­е­го за­ра­бот­ка, бу­дет на со­всем дру­гом уровне. Но и на на­чаль­ных эта­пах ты не то что­бы осо­бен­но бед­ству­ешь.

Сей­час я на по­сто­ян­ной ос­но­ве ра­бо­таю пе­ре­вод­чи­ком в ком­па­нии: в мои за­да­чи вхо­дит и пись­мен­ный пе­ре­вод, и уст­ный, и со­про­вож­де­ние в ко­ман­ди­ров­ках — в об­щем, все, что мо­жет быть свя­за­но с пе­ре­во­дом как та­ко­вым. Мы ра­бо­та­ем не толь­ко в араб­ских стра­нах, но и в Ин­дии, на­при­мер. По­это­му глав­ным ра­бо­чим язы­ком сей­час стал ан­глий­ский. При­шлось са­мо­обу­чать­ся: до недав­не­го вре­ме­ни ан­глий­ский был язы­ком, ко­то­рый я про­сто знал, но не ра­бо­тал с ним про­фес­си­о­наль­но. Ко­гда я ви­дел ка­кое-то сло­во или вы­ра­же­ние в араб­ском, у меня в го­ло­ве сра­зу воз­ни­ка­ла па­рал­лель в рус­ском язы­ке, го­то­вая фор­му­ла. А в ан­глийском язы­ке было по-дру­го­му: я мог спо­койно объ­яс­нять­ся, по­треб­лять кон­тент, чи­тать что-ни­будь, не ду­мая о пе­ре­во­де.

Ра­бо­та у меня свя­за­на не толь­ко с пе­ре­во­дом, я за­ни­ма­юсь и ана­ли­ти­че­ски­ми ве­ща­ми, и ор­га­ни­за­ци­он­ны­ми. С од­ной сто­ро­ны, это стан­дарт­ная пя­ти­днев­ка — обык­но­вен­ная офис­ная ра­бо­та, где ты, как пра­ви­ло, мно­го пись­мен­но пе­ре­во­дишь и ре­ша­ешь смеж­ные за­да­чи, ко­то­рые воз­ни­ка­ют по ком­му­ни­ка­ции с парт­не­ра­ми. С дру­гой сто­ро­ны — пе­ри­о­ди­че­ски слу­ча­ют­ся ко­ман­ди­ров­ки, с ко­то­ры­ми все­гда свя­за­на ор­га­ни­за­ци­он­ная под­го­тов­ка, ко­то­рой тоже ча­сто за­ни­ма­юсь я.

Ко­ман­ди­ров­ки — все­гда очень ак­тив­ная ра­бо­та, ча­сто с де­фи­ци­том сна и по­те­рей нерв­ных кле­ток. В этом смыс­ле хо­ро­шо, что это мож­но сов­ме­щать с пе­ри­о­да­ми спо­кой­ной ра­бо­ты в офи­се. Так что сво­им ме­стом в про­фес­сии я до­во­лен — раз­ве что хо­те­лось бы боль­ше араб­ско­го.

Уро­вень язы­ка у меня од­но­знач­но па­да­ет — чув­ствую это очень ост­ро. Ста­ра­юсь де­лать все, что от меня за­ви­сит, что­бы его под­дер­жи­вать. По­то­му что в ка­кой-то мо­мент при­го­дит­ся, и надо быть к это­му го­то­вым. Все-таки это моя ра­бо­та: хо­ро­шо знать язык. Моя от­вет­ствен­ность в том, что­бы он у меня все­гда оста­вал­ся на вы­со­ком уровне.

Под­дер­жи­вать язык са­мо­сто­я­тель­но очень слож­но. Сво­бод­но­го вре­ме­ни мало, ко­гда жи­вешь в рит­ме «при­шел с ра­бо­ты, по­спал, по­шел на ра­бо­ту». Оста­ет­ся толь­ко чи­тать что-то в мет­ро, на фоне вклю­чать ка­кие-то под­ка­сты, при­чем при­хо­дит­ся слу­шать на двух язы­ках, что­бы их уло­жить в го­ло­ве: немно­го на ан­глийском по­слу­шал, по­том немно­го на араб­ском.

Еще боль­шая про­бле­ма для мно­гих пе­ре­вод­чи­ков, осо­бен­но на­чи­на­ю­щих, — из-за того, что мно­го вни­ма­ния уде­ля­ет­ся прак­ти­ке и по­треб­ле­нию кон­тен­та на изу­ча­е­мых язы­ках, они на­чи­на­ют за­бы­вать род­ной. Это опас­ная ло­вуш­ка: для пе­ре­вод­чи­ка очень важ­но хо­ро­шо знать род­ной язык, по­то­му что это язык, на ко­то­рый ты пе­ре­во­дишь и с ко­то­ро­го ты пе­ре­во­дишь. И гра­мот­ность, эру­ди­ция, бо­га­тый сло­вар­ный за­пас — чрез­вы­чай­но важ­ны. По­это­му необ­хо­ди­мо уде­лять мно­го вре­ме­ни и рус­ско­му язы­ку, мно­го чи­тать ху­до­же­ствен­ную ли­те­ра­ту­ру.

«В бли­жай­шее вре­мя ис­кус­ствен­ный ин­тел­лект ра­бо­ту пе­ре­вод­чи­ка за­ме­нить не смо­жет»

Са­мый глав­ный сте­рео­тип, ко­то­рый есть у лю­дей о ра­бо­те пе­ре­вод­чи­ка, — из-за раз­ви­тия ис­кус­ствен­но­го ин­тел­лек­та эта про­фес­сия ско­ро ста­нет неак­ту­аль­ной. Мне ка­жет­ся, во­прос очень дис­кус­си­он­ный. В ка­ком-то смыс­ле, дей­стви­тель­но, ис­кус­ствен­ный ин­тел­лект сей­час по­мо­га­ет ре­шить мно­гие про­бле­мы, свя­зан­ные с бы­то­вым пе­ре­во­дом. Его мож­но, на­при­мер, ис­поль­зо­вать для об­ще­ния один на один с ино­стран­цем. Од­на­ко все, что ка­са­ет­ся офи­ци­аль­ных пе­ре­во­дов, пе­ре­го­во­ров и кон­фе­рен­ций, про­хо­дит без ис­кус­ствен­но­го ин­тел­лек­та. В офи­ци­аль­ных си­ту­а­ци­ях очень важ­на от­вет­ствен­ность, ко­то­рую кто-то дол­жен взять на себя. И этот кто-то — пе­ре­вод­чик.

К тому же ис­клю­чи­тель­но зна­ние язы­ка не де­ла­ет че­ло­ве­ка или ма­ши­ну го­то­вым к ра­бо­те пе­ре­вод­чи­ком — огром­ное зна­че­ние име­ет по­ни­ма­ние куль­тур­ных ас­пек­тов. Ба­наль­ный при­мер — не так дав­но был — мы на за­ня­тии пе­ре­во­ди­ли текст, то ли Стру­гац­ких, то ли Бул­га­ко­ва. Там была фра­за — «черт зна­ет что». Часть лю­дей у нас пе­ре­ве­ла сло­во «черт» че­рез «Шайтан». Это, ка­за­лось бы, до­слов­ный пе­ре­вод. Но для ара­бов непри­ем­ле­мо упо­ми­на­ние Шайтана в том бы­то­вом кон­тек­сте, в ко­то­ром мы упо­ми­на­ем чер­та. По-араб­ски это бу­дет «Бог зна­ет что».

Пе­ре­вод­чик — это не про­сто че­ло­век, ко­то­рый бук­вы пе­ре­да­ет, он транс­ли­ру­ет смыс­лы, ко­то­рые за эти­ми бук­ва­ми сто­ят. И хо­ро­ший пе­ре­вод­чик мо­жет где-то пе­ре­ина­чить, где-то со­кра­тить: глав­ное, что­бы ко­неч­ный смысл до­шел до че­ло­ве­ка.

К тому же ис­кус­ствен­ный ин­тел­лект не мо­жет вы­пол­нять ряд смеж­ных с пе­ре­во­дом за­дач, свя­зан­ных с со­про­вож­де­ни­ем и ор­га­ни­за­ци­ей. По­это­му это ско­рее по­мощ­ник в на­шей ра­бо­те, ко­то­рый мы, без­услов­но, ис­поль­зу­ем, что­бы быст­ро по­лу­чить ка­кой-ни­будь ске­лет пе­ре­во­да, с ко­то­рым даль­ше мож­но бу­дет ра­бо­тать, если нуж­но что-то сде­лать опе­ра­тив­но.

Все, есте­ствен­но, сво­дит­ся к тому, что ты, как пе­ре­вод­чик, не мо­жешь про­сто взять и оста­вить текст, на­пи­сан­ный ис­кус­ствен­ным ин­тел­лек­том: там с огром­ной ве­ро­ят­но­стью бу­дут ошиб­ки и непра­виль­ные ис­тол­ко­ва­ния. Так что в бли­жай­шее вре­мя, по крайне мере, ис­кус­ствен­ный ин­тел­лект ра­бо­ту пе­ре­вод­чи­ка за­ме­нить не смо­жет.

Об­лож­ка: кол­лаж «Цеха». Фото: лич­ный ар­хив Его­ра Ба­бан­чи­ко­ва; Muh. Nasyeh, Matveev Alek­sandr / Shut­ter­stock / Fotodom