Перевести на жестовый язык шоу Альбины Сексовой: концертный сурдопереводчик — о своей работе

Мак­си­му Боль­ша­ко­ву 22 года, и он за­ни­ма­ет­ся пе­ре­во­дом на рус­ский же­сто­вый язык, ра­бо­тая на фе­сти­ва­лях и кон­цер­тах. Мы по­про­си­ли его рас­ска­зать, чем грам­ма­ти­ка же­сто­во­го язы­ка от­ли­ча­ет­ся от грам­ма­ти­ки рус­ско­го, как кон­вер­ти­ро­вать ме­та­фо­ры в же­сты и воз­мож­но ли пре­вра­тить сур­до­пе­ре­вод в про­фес­сию.

«По об­ра­зо­ва­нию я ме­дик — мно­го вре­ме­ни про­во­жу в мор­ге»

Мне было 12 лет, ко­гда я слу­чай­но встре­тил пе­ре­вод­чи­цу с рус­ско­го же­сто­во­го язы­ка. Она была по­хо­жа на вол­шеб­ни­цу — од­ни­ми ру­ка­ми по­мо­га­ла глу­хим по­ни­мать речь. Это было очень кра­си­во. Я по­до­шел, ска­зал: «Здрав­ствуйте. Кру­то. Хочу быть по­хо­жим на вас». Она мне по­мог­ла с аза­ми, по­зна­ко­ми­ла с детьми. По­том я пе­ре­ехал в Сык­тыв­кар и про­дол­жил учить­ся са­мо­сто­я­тель­но, в ос­нов­ном по ви­део­уро­кам и об­ща­ясь с людь­ми с на­ру­ше­ни­я­ми слу­ха.

В язы­ке меня боль­ше все­го при­вле­ка­ла эс­те­ти­че­ская со­став­ля­ю­щая. Же­сто­вый язык — это очень кра­си­во. К тому же учить его безум­но ин­те­рес­но. Ка­жет­ся, что об­ла­да­ешь ка­ким-то недо­ступ­ным боль­шин­ству зна­ни­ем. Позд­нее я по­лю­бил саму воз­мож­ность об­щать­ся с глу­хи­ми — это уди­ви­тель­ные люди. Они ина­че вос­при­ни­ма­ют мир. Люди, ко­то­рые хо­ро­шо слы­шат, ощу­ща­ют мир ба­зо­во, в трех про­ек­ци­ях — ви­зу­аль­но, ауди­аль­но и так­тиль­но. А глу­хие ли­ше­ны ауди­аль­но­го вос­при­я­тия — у них оста­ет­ся в ос­нов­ном ви­зу­аль­ное. Они, гру­бо го­во­ря, ви­дят на­мно­го боль­ше: под­ме­ча­ют ме­ло­чи, на ко­то­рые обыч­ные люди и вни­ма­ния не об­ра­тят. Бла­го­да­ря об­ще­нию с людь­ми с на­ру­ше­ни­я­ми слу­ха я стал боль­ше за­ме­чать во­круг себя. А еще стал чест­нее: глу­хие — люди очень пря­мо­ли­ней­ные. Же­сто­вый язык сам по себе ла­ко­нич­ный — глу­хой че­ло­век ни­ко­гда не ста­нет за­ис­ки­вать или льстить. Ска­жет всё по делу, чест­но и про­сто.

Ко­гда я на­чал учить язык, у меня не было мыс­лей о том, что­бы сде­лать пе­ре­вод про­фес­си­ей. До сих пор нет — ос­нов­ная де­я­тель­ность у меня со­вер­шен­но иная. По об­ра­зо­ва­нию я ме­дик — мно­го вре­ме­ни про­во­жу в мор­ге. А пе­ре­вод, осо­бен­но кон­церт­ный, — это от­дых от ме­ди­ци­ны, ко­то­рый ино­гда при­но­сит мне день­ги. Хо­те­лось бы, ко­неч­но, пре­вра­тить его в ос­нов­ное за­ня­тие, но есть про­бле­ма: как пра­ви­ло, пе­ре­вод­чик ну­жен глу­хо­му че­ло­ве­ку не на кон­цер­тах, а в боль­ни­цах, у юри­стов, в по­ли­ции и про­чих гос­учре­жде­ни­ях. Я по­ра­бо­тал в этой сфе­ре — и по­нял, что мне го­раз­до ин­те­рес­нее пе­ре­во­дить куль­тур­ные ме­ро­при­я­тия.

В боль­ни­цах мне не нра­вит­ся: мно­го скан­даль­ных лю­дей. Жи­вые люди ча­сто бы­ва­ют де­биль­ны­ми, в от­ли­чие от мерт­вых. Мерт­вые не ба­за­рят. Мы даже на­зы­ва­ем их «ко­ти­ки», по­то­му что у них мок­рые хо­лод­ные носы. С жи­вы­ми так не по­лу­чит­ся. Хотя моя пер­вая ра­бо­та, свя­зан­ная с пе­ре­во­дом, тоже была в ме­ди­цин­ской сфе­ре — в ВОГ, Все­рос­сий­ском об­ще­стве глу­хих, в пе­тер­бург­ском от­де­ле­нии. Я при­шел, ска­зал: «Хочу у вас ра­бо­тать». Про­ве­ли со­бе­се­до­ва­ние на же­сто­вом язы­ке, при­ня­ли. За­ра­бо­тал первую ты­ся­чу руб­лей за вы­зов — со­про­вож­дал сла­бо­слы­ша­ще­го на при­ем к вра­чу.

«Глу­хих в шко­лах не учат же­сто­во­му язы­ку. Это за­пре­ще­но»

В рус­ском же­сто­вом есть сту­пе­ни зна­ния, как и в лю­бом дру­гом язы­ке. Прав­да, от клас­си­че­ско­го об­ще­ев­ро­пей­ско­го язы­ко­во­го стан­дар­та с дроб­ле­ни­ем уров­ней от A1 до C2 они от­ли­ча­ют­ся: уров­ней все­го 4. Я не сда­вал эк­за­мен, но свой уро­вень, если пе­ре­во­дить в про­стую си­сте­му, оце­ни­ваю на C1.

©

Юлия Рванцева

---

Глав­ное, чем раз­ли­ча­ют­ся уров­ни, — слож­ность грам­ма­ти­ки. Са­мое важ­ное для пе­ре­вод­чи­ка — по­ни­мать глу­хо­го. А грам­ма­ти­ка же­сто­во­го язы­ка, опи­сан­ная в учеб­ни­ках, со­вер­шен­но не ре­а­ли­зу­ет­ся на прак­ти­ке. Если по­ста­вить ря­дом пять глу­хих лю­дей и дать им одно и то же пред­ло­же­ние на пе­ре­вод, по­лу­чит­ся пять раз­ных син­так­си­че­ских кон­струк­ций. Для того, что­бы «уло­вить» грам­ма­ти­ку, нуж­но очень мно­го об­щать­ся с глу­хи­ми. Кто-то из них в прин­ци­пе не ис­поль­зу­ет грам­ма­ти­ку же­сто­во­го язы­ка — про­сто каль­ки­ру­ет грам­ма­ти­ку вер­баль­но­го рус­ско­го язы­ка. По­это­му, ко­гда я пе­ре­во­жу для груп­пы сла­бо­слы­ша­щих лю­дей, все­гда до­го­ва­ри­ва­юсь, как пе­ре­во­дить: на рус­ский же­сто­вый или на каль­ки­ру­ю­щую же­сто­вую речь. Это вещи очень раз­ные: каль­ки­ру­ю­щая же­сто­вая речь пол­но­стью ко­пи­ру­ет грам­ма­ти­ку рус­ско­го язы­ка, во всех ас­пек­тах.

Непо­сред­ствен­но в же­сто­вом язы­ке дру­гая грам­ма­ти­ка. В ней нет скло­не­ний по чис­лам и ро­дам, как и спря­же­ний. Нет пред­ло­гов, «не» ста­вит­ся по­сле от­ри­ца­е­мо­го сло­ва, обо­зна­че­ние вре­ме­ни ста­вим в на­ча­ле пред­ло­же­ния, сна­ча­ла на­зы­ва­ем сло­во и толь­ко по­том — его свойство. На­при­мер, на рус­ском язы­ке мы ска­жем: «Се­го­дня мы по­шли в лес без Де­ни­са». На рус­ском же­сто­вом: «Се­го­дня мы по­шли, лес, Де­нис, без». На рус­ском — «де­воч­ка в жел­том пла­тье», а на же­сто­вом это бу­дет «де­воч­ка, пла­тье, жел­тый». Фра­зу «де­воч­ка в жел­том пла­тье» глу­хой пой­мет, ко­неч­но, но чи­сто грам­ма­ти­че­ски в его го­ло­ве по­лу­чит­ся, что де­воч­ка — жел­тая. Сра­зу воз­ник­нет во­прос по­че­му. У нее ге­па­тит? Что слу­чи­лось?

Тем не ме­нее мно­гие глу­хие пред­по­чи­та­ют каль­ки­ро­вать грам­ма­ти­ку рус­ско­го язы­ка — это про­ще. Бо­лее того — неко­то­рые даже не зна­ют же­сто­во­го язы­ка. Чаще все­го дети с ОВЗ по слу­ху учат­ся в кор­рек­ци­он­ных клас­сах. Но в шко­лах их не учат же­сто­во­му язы­ку. Это за­пре­ще­но. Мно­гие сур­до­пе­да­го­ги счи­та­ют, что ре­бе­нок обя­зан го­во­рить на рус­ском язы­ке и по­ни­мать на рус­ском язы­ке, а не на рус­ском же­сто­вом язы­ке. Мол, же­сто­вый язык за­мед­ля­ет раз­ви­тие глу­хо­го ре­бен­ка. Я с этим в корне не со­гла­сен — счи­таю, что та­ким об­ра­зом ре­бен­ка по­про­сту вы­дер­ги­ва­ют из его куль­ту­ры.

Слож­но­сти воз­ни­ка­ют не толь­ко с грам­ма­ти­кой, но и с лек­си­кой, в ос­нов­ном из-за раз­но­сти диа­лек­тов

Ко­гда я пе­ре­ехал в Пе­тер­бург, я с ужа­сом об­на­ру­жил, что глу­хие здесь го­во­рят ина­че — на дру­гом диа­лек­те. Было непро­сто пе­ре­учить­ся. Ра­зу­ме­ет­ся, про­цен­тов 85 я по­ни­мал. Но вот об осталь­ных 15 оста­ва­лось толь­ко до­га­ды­вать­ся — неко­то­рые же­сты даже от­да­лен­но не на­по­ми­на­ли те, ко­то­рые были мне при­выч­ны. На­при­мер, сло­во «по­ми­дор» в Москве, Пе­тер­бур­ге и Там­бо­ве по­ка­зы­ва­ет­ся по-раз­но­му. И если глу­хой из Моск­вы, ско­рее все­го, пой­мет глу­хо­го из Пи­те­ра, то вот про «по­ми­дор» там­бов­ча­ни­на они оба не до­га­да­ют­ся. Я до сих пор не пред­став­ляю, как этот жест мо­жет быть «по­ми­до­ром».

Из-за раз­но­сти диа­лек­тов у меня бы­ва­ли и ку­рьез­ные си­ту­а­ции. На­при­мер, в Сык­тыв­ка­ре опре­де­лен­ным об­ра­зом по­ка­зы­ва­ют жест «туа­лет». А в Пи­те­ре этот же жест озна­ча­ет «гов­но». И при­шел я как-то в ка­пел­лу, где пе­ре­во­дил служ­бы, и го­во­рю: «Вверх по лест­ни­це на­сра­но».

Са­мая рас­про­стра­нен­ная про­бле­ма с точ­ки зре­ния лек­си­ки: у мно­гих слов в прин­ци­пе нет же­сто­во­го эк­ви­ва­лен­та, осо­бен­но у на­уч­ных тер­ми­нов. По­это­му с ними слож­но ра­бо­тать. В неко­то­рых сфе­рах лек­си­ка весь­ма спе­ци­фич­ная: на­при­мер, цер­ков­ная. Ее очень увле­ка­тель­но пе­ре­во­дить, хотя ино­гда и за­бав­но.

Я вро­де как ис­поль­зую все­го два же­ста: «пе­ще­ра» и «класть». А в пе­ре­во­де это «воз­ло­же­ние Тела Хри­сто­ва в пе­ще­ру по­сле сня­тия с кре­ста на Гол­го­фе».

С ино­стран­ны­ми же­сто­вы­ми язы­ка­ми си­ту­а­ция об­сто­ит хуже. На­при­мер, ан­глийско­го же­сто­во­го язы­ка нет: есть от­дель­но бри­тан­ский и аме­ри­кан­ский. Аме­ри­ка­нец не поймет бри­тан­ца. Дело в том, что две вет­ки ан­глий­ско­го же­сто­во­го язы­ка раз­ви­ва­лись по-раз­но­му: бри­тан­ский со­зда­вал­ся обособ­лен­но, в то вре­мя как аме­ри­кан­ский по­шел от фран­цуз­ско­го же­сто­во­го язы­ка. От него же по­шла вся «ев­ро­пей­ская» ветвь же­сто­вых язы­ков — ис­пан­ский, пор­ту­галь­ский, рус­ский. Если глу­хой из Рос­сии встре­тит­ся с глу­хим из Аме­ри­ки, они по­си­дят в баре два ве­че­ра и уже, ве­ро­ят­но, смо­гут друг дру­га немно­го по­нять. Хотя и не пол­но­стью: мно­го слов в же­сто­вых язы­ках об­ра­зу­ют­ся за счет ал­фа­ви­та — по пер­вой бук­ве. По­это­му с дру­ги­ми же­сто­вы­ми язы­ка­ми у пе­ре­вод­чи­ков воз­ни­ка­ют слож­но­сти.

«Мно­гое в тек­сте на вер­баль­ном рус­ском глу­хо­му непо­нят­но в пря­мом пе­ре­во­де. Нуж­но пе­ре­во­дить смыс­лы»

Пер­вый мой опыт кон­церт­но­го пе­ре­во­да был с инди-ис­пол­ни­тель­ни­цей «Элли на ма­ко­вом поле». Я ей сам на­пи­сал, что-то типа: «Здрав­ствуй­те, Вик­то­рия, та­кой-то и та­кой-то. Мож­но?» Го­во­рит: «Мож­но». Я по­ду­мал: «Блин, и что те­перь де­лать?» Вы­учил все пес­ни на­изусть. Все пе­ре­вел — кра­си­во, по грам­ма­ти­ке. В ито­ге, ко­неч­но, пе­ре­нерв­ни­чал сна­ча­ла, за­ту­пил. По­том кое-как со­брал­ся.

С опы­том ста­ло лег­че. От­но­ше­ние к пе­ре­во­ду тоже из­ме­ни­лось: ока­за­лось, что пе­ре­во­дить пес­ни нуж­но да­ле­ко не все­гда на рус­ский же­сто­вый — чаще все­го луч­ше пе­ре­ве­сти каль­кой. Так ты луч­ше по­па­дешь в ритм и ме­ло­дию. Бо­лее того — со­хра­нишь при­бли­жен­ный к ори­ги­на­лу текст ар­ти­ста, ко­то­рый силь­но из­ме­нит­ся при пе­ре­во­де на рус­ский же­сто­вый. Хотя мно­гие вещи из тек­ста на вер­баль­ном рус­ском глу­хо­му бу­дут непо­нят­ны в пря­мом пе­ре­во­де — нуж­но пе­ре­во­дить смыс­лы. К при­ме­ру, я тут пе­ре­во­дил пес­ню «Рань­ше в тво­их гла­зах…» груп­пы «Кино». Там по тек­сту: «Рань­ше в тво­их гла­зах от­ра­жа­лись ко­ст­ры». На­пря­мую это не пе­ре­ве­дешь на же­сто­вый язык — не пой­мут. Пе­ре­во­дим смысл: рань­ше в тебе ки­пе­ла жизнь, а те­перь эта жизнь угас­ла.

Если ты мо­жешь сде­лать так, что­бы текст ар­ти­ста с мак­си­маль­ным со­хра­не­ни­ем ме­та­фор был по­ня­тен глу­хо­му, — это очень кру­то. Но ори­ен­та­ция всё рав­но идет на смысл — для глу­хих это важ­нее. Они при­хо­дят на кон­церт для того, что­бы по­нять смысл пес­ни, ритм ко­то­рой им нра­вит­ся — люди с на­ру­ше­ни­я­ми слу­ха ши­кар­но чув­ству­ют басы, виб­ра­цию от пола.

©

Юлия Рванцева

---

В це­лом пе­ре­во­дить на рус­ский же­сто­вый язык мож­но лю­бую му­зы­ку. Даже рэп. Хотя это, ко­неч­но, слож­но. Я как-то про­бо­вал — на кон­цер­те Аль­би­ны Сек­со­вой. Я ее огром­ный фа­нат — ни­че­го с со­бой не могу по­де­лать. Я был на всех ее кон­цер­тах в Пе­тер­бур­ге, один раз пе­ре­во­дил. Это было непро­сто, мяг­ко го­во­ря.

Ни­че­го слож­нее, чем пес­ню «Еду на аборт», я ни­ко­гда не пе­ре­во­дил

Неко­то­рую лек­си­ку в пес­нях бы­ва­ет очень слож­но пе­ре­ве­сти. Осо­бен­но уби­ва­ют наши иди­о­мы, по­го­вор­ки и по­сло­ви­цы. Вот, на­при­мер, «Раз в год и пал­ка стре­ля­ет». Это как? Глу­хой не пой­мет, у него нет по­доб­ной ло­ги­ки. По­это­му надо го­во­рить: «Ино­гда слу­ча­ют­ся неожи­дан­но­сти». По­рой при­хо­дит­ся прям в мо­мен­те ре­шать, как по­нят­нее кон­вер­ти­ро­вать. Безум­но ин­те­рес­но с та­ки­ми си­ту­а­ци­я­ми стал­ки­вать­ся, хотя по­рой и стыд­но.

«На­чи­на­ет­ся кон­вер­та­ция: с ан­глийско­го на рус­ский, с рус­ско­го — на рус­ский же­сто­вый»

Пе­ред кон­цер­том ар­ти­сты все­гда вы­сы­ла­ют мне трек-лист. Боль­шую часть пе­сен я знаю на­изусть, по­то­му что ра­бо­таю толь­ко с ис­пол­ни­те­ля­ми, ко­то­рых сам очень мно­го слу­шаю. Их пес­ни у меня по­чти все пе­ре­ве­де­ны. Это «Элли на ма­ко­вом поле» и «лам­па­бикт» — Ар­тём Яки­мов, еще один инди-ар­тист. С ним мы отыг­ра­ли уже во­семь кон­цер­тов — его пес­ни я знаю на от­лич­но. Хотя всё рав­но ино­гда нерв­ни­чаю на кон­цер­тах: Ар­тём лю­бит встав­лять ан­глий­ский текст в мо­но­ло­ги — у меня ав­то­ма­ти­че­ски на­чи­на­ет­ся кон­вер­та­ция с ан­глийско­го на рус­ский, с рус­ско­го — на рус­ский же­сто­вый язык. И всё это син­хрон­но. Это все­гда вол­не­ние. Справ­лять­ся с ним, в прин­ци­пе, лег­ко: вы­хо­дишь, пе­ре­во­дишь первую пес­ню — и даль­ше по на­ка­тан­ной. Вол­ну­ешь­ся толь­ко, что непра­виль­но изоб­ра­зишь эмо­цию в мо­мен­те. Са­мая важ­ная со­став­ля­ю­щая рус­ско­го же­сто­во­го — это эмо­ци­о­наль­ность. Для глу­хих безум­но важ­на эмо­ция: важ­но смот­реть, как ар­тист вос­при­ни­ма­ет каж­дую пес­ню, спра­ши­вать, о чем она для него, — что­бы пра­виль­но это транс­ли­ро­вать. По­это­му мно­гих пе­ре­вод­чи­ков учат быть эмо­ци­о­наль­ны­ми.

Сей­час на кон­цер­ты всё чаще и чаще зо­вут пе­ре­вод­чи­ков на рус­ский же­сто­вый язык. Это, в прин­ци­пе, об­щая тен­ден­ция. Рань­ше всё было груст­но: глу­хие си­де­ли в ин­тер­на­тах и ни­че­го не де­ла­ли. А се­го­дня есть огром­ное ко­ли­че­ство ивен­тов, на ко­то­рые при­хо­дят глу­хие и сла­бо­слы­ша­щие. На­при­мер, в Рус­ском му­зее есть экс­кур­сии, пе­ре­ве­ден­ные на рус­ский же­сто­вый язык. Есть пе­ре­во­ды ска­зок для де­тей, пе­ре­во­ды неко­то­рых книг из рус­ской клас­си­ки. Это кру­той об­ще­ствен­ный сдвиг. Пом­ню, по­сле пер­во­го кон­цер­та «лам­па­бик­та» ко мне по­до­шла моя сла­бо­слы­ша­щая зна­ко­мая и ска­за­ла: «Вау, мне очень по­нра­ви­лось». Все­гда при­ят­но осо­зна­вать: всё то, что ты де­ла­ешь, — не про­сто так.

Об­лож­ка: © Юлия Рван­це­ва