«Сегодня быть просто актером — это роскошь». Интервью с Степаном Азаряном
О преподавании, деньгах, театре и поисках нового в этом мире
«Цех» поговорил со Степаном Азаряном, выпускником Школы-студии МХАТ (мастерская Виктора Рыжакова), артистом Июльансамбля, режиссером и преподавателем — в этом сезоне Степан начинает вести актерскую лабораторию в Gogol School.
Ты всегда хотел быть актером?
Когда мне было 4 года, мама меня спросила: «Кем ты хочешь быть? Вот дворник подметает, ты хочешь так»? А я такой: «Нет, мам, я буду актёром». Мне кажется, я тогда ещё даже не понимал, что это за профессия, но каким-то космическим образом с четырех лет меня туда уже тянуло.
Ты поступал сразу во МХАТ?
Я сначала учился на спортивного режиссера. Режиссура больших спортивных мероприятий, как, например, открытие или закрытие Олимпийских игр. Мы все разбирали на примере Олимпиады-80. Нас учили, как вести репетиции с людьми на футбольном поле, чтобы они там создавали какие-то красивые фигуры, или когда, допустим, Олимпийский Мишка плакал, люди сидели с такими флажочками квадратными в зрительском секторе и меняли в определенном ритме разные цвета — и вот это надо было режиссировать. Понимать, как олимпийские кольца нарисовать этими квадратиками — это просто какая-то жесть.
Там был предмет «Классические основы практической режиссуры» и педагог из ГИТИСа, который поверил в меня и сказал: «Вали отсюда, поступай на актерский». Я все сомневался, думал: «Не, я когда-нибудь потом. Год я подготовлюсь. Не сейчас». А он сказал: «Нет, сейчас».
Сколько лет тебе было?
Мне было 19. И это было правильное решение, потому что это было не мое место, а важно найти своё. Я читал Гришковца и Маяковского. У меня был разговор с Рыжаковым перед кафедрой. Он сказал: «Вот, Степан, мне хотелось бы Вас видеть на курсе, но мое решение — это одно, а сейчас надо, чтобы и на кафедре это тоже случилось, чтобы все произошло». И тогда ещё слушал Табаков. Рыжаков нас всех заранее спросил, кто хорошо поёт и кто хорошо танцует, чтобы смогли свои лучшие стороны показать. И я сказал: «Я пою. Гитара у меня есть». Я вышел, прочитал прозу, прочитал Маяковского, и тут мне говорят: «Ну что, Степан, станцуете?» С меня семь потов сошло, я смотрю на аккомпаниатора, на его лице написано: «Ну, сейчас что-нибудь сыграем». А я не знаю, что танцевать. И Рыжаков такой: «Нет-нет, стоп! Пойте, простите!»
Кошмар.
Да, это было немножко напряжно в тот момент, но в итоге все нормально. Кафедру тоже получилось убедить.
Какие-то преподаватели запомнились больше всего? И кто больше всего повлиял?
Рыжаков разрушил мое представление о театре и загрузил в мозг какую-то новую программу. Сергей Земцов, адепт классического МХАТа — преподавал основополагающие для артиста вещи, школьные.
Это какие, например?
На первом курсе ты учишься азам: внимание, воображение, как это все в тебе работает. Ты себя изучаешь. Ты приходишь с какой-то мечтой, хочешь что-то делать, у тебя есть энергия для этого, и ты можешь проверить, стыкуется ли это с твоим представлением об актерской профессии. Какие-то ребята у нас ушли, не выдержали. После первого курса человек семь, наверное, но так всегда — уходят те, кто не справляется. Были люди, которые безумно хотели, но что-то не получалось. Кто-то просто не выдерживал нагрузок таких, или понимал, что их представление о профессии не совпадает с реальностью.
А ты сам преподавал до этого?
У меня никогда такой инициативы не было, но со временем ко мне начали обращаться: «Слушай, хочу в театральный поступать… Помоги с программой». И все как-то пошло-поехало. Тоже приходится людям какие-то азы рассказывать. Девочка одна, которую я готовил, поступила во МХАТ в этом году.
Не смущает, что люди в Gogol School вообще без подготовки?
Нет. Наоборот даже есть азарт — передать людям что-то совершенно новое и наблюдать как они делают открытия. Когда я учился на первом курсе, я сел в маршрутку и поехал на мастерство, и вдруг понял, что как-то по-другому начинаю смотреть на вещи. Мир привычный становится необычным, я начинаю подмечать в нем какие-то вещи, которые я раньше не видел и не чувствовал. Наверное, моей какой-то сверхзадачей будет именно сменить вектор людей, чтобы они как-то по-другому смогли взглянуть на этот мир, как-то по-другому его ощутить, как-то по-другому с ним вступить в диалог.
Если у людей есть рвение и желание, мне кажется, все возможно. Много артистов, которые без образования приходят в кино, играют в театре, но другой момент, что никогда нельзя чего-то говорить или гарантировать, что у тебя получится. Нет гарантий.
Мне очень нравится, что GS четко проговаривают, что эти курсы не для актеров. Это сразу снимает какие-то лишние ожидания. А у тебя уже было пробное занятие?
Было два. На первое пришли ребята уже прокаченные, которые уже прошли лабораторию, три месяца обучения — они крутые, весёлые, готовые к чему-то новому, с лёгкостью бросаются в то, что ты им предлагаешь, не с опаской — клёво это все, четыре часа пролетели. Все уходили с горящими глазами.
А второе — для тех, кто пришёл просто попробовать, ничего ещё не зная. Там было сложнее, люди задавали вопросы: «А это что?», «А это мне зачем?», желая получить ответ прямо сейчас.
Мне важно, чтобы пришли люди, которым это всё безусловно интересно. На то, чтобы заставлять кого-то поверить в то, что это классно, мне не хочется тратить время.
Интересно работать с людьми, которые сами горят и хотят ещё что-то узнать, а не с теми, кто анализирует. Можно сказать: «Ребят, не задавайте вопросов от головы. Прыгайте и проверяйте, пробуйте, смотрите, как это отзывается в вас или не отзывается, внутри что-то происходит или не происходит, классно это или не очень». Это ведь не театроведческий факультет, не театроведческие курсы какие-то.
У нас тоже на первых занятиях всё время все спрашивали: «А зачем я буду делать это упражнение?» И мне кажется, это от страха во многом — я не буду делать, я буду болтать и спрашивать, что происходит.
Так всегда. Надо преодолеть этот рубеж. Надо взять и попробовать смело. Потому что без смелости и без энергии ничего не бывает. Если хотите поговорить, то надо идти в другое место, в клуб…
Анонимных обсуждений.
Анонимных любителей театра.
А как бы ты сам себя охарактеризовал как преподавателя?
Когда дело касается работы, как-то не приходится думать о том, кто ты, как ты себя позиционируешь, ты просто делаешь своё дело классно, с энергией и с любовью. Я не трачусь в жизни на какие-то вещи, то есть в жизни я создаю впечатление спокойного человека, аккуратного, но я просто берегу это все, аккумулирую. Прихожу в театр или на репетиции `— и там оно всё прорывается.
В каких спектаклях ты сейчас играешь?
Мы, «Июльансамбль», играем как резиденты в центре Мейерхольда, в театре «Практика». В «Практике» у нас есть спектакль «Несколько разговоров о…» режиссёра Тадаса Монтримаса. Спектакль хореографический, текстово-музыкальный, не знаю, как его охарактеризовать, непонятно что это — либо танец, либо текст, музыка; все как-то воедино работает, какие-то параллельные смыслы создаёт. В ЦИМе есть спектакль «По Чехову. Три сестры» — режиссер Рыжаков. «Современный концерт» — мы играем в музыкальных звёзд зарубежных и русских 20-х годов прошлого столетия. Есть спектакль «Баал» молодого режиссёра Вани Комарова, но будет последний спектакль, насколько я знаю, в ноябре и всё, закроется — два года мы его играли.
А кино?
У меня две короткометражки. Одну я снял, когда учился во МХАТе, на свои деньги. Бюджет — миллион рублей, я до сих пор отдаю кредит и жалею, что я это сделал. Нет, конечно, не жалею, осуществилась мечта, получилось организовать процесс, снять кино, которое покаталось по фестивалям, получить фидбэк от зрителей и профессионального сообщества, познакомиться и законнектиться с важными людьми, поэтому я благодарен. Недавно снял второй фильм. Первый называется «Жизнь в искусстве», второй называется «Банан».
А тут бюджет?
500 000 рублей. Тоже кредит, но уже полегче, потому что я имел смелость просить денег у кого-то. Когда ты делаешь короткий метр, ты должен овладеть всеми профессиями, во все залезть, все изучить и это круто. И это — бесценный опыт. Я режиссёр, продюсер, а в первом фильме ещё и актёр.
Потому что в большинстве случаев актеры сидят и ждут, когда им предложат роль: «Я жду этого крутого режиссера, который придёт, со мной кино снимет, я там круто проявлюсь». То есть я сочиняю, мечтаю, а ничего не делаю фактически. Я инертный — это плохо.
Мир меняется сейчас. Надо самому что-то предлагать, не бояться выступить в роли режиссера и сказать: «Ребят, я сейчас сочинил короткометражку. А возьму-ка я сейчас и сыграю, и соберу команду». Мне кажется, это важно. Как режиссёр я сейчас хочу делать какие-то вещи потому, что так надо и по-другому не работает, — не хочется сидеть и ждать, когда тебе предложат крутой спектакль.
Понятно, что это сложно, но если у тебя есть желание и энергия, если тебе это прямо необходимо, то ты найдёшь все ресурсы. Нам нужно было снимать в квартире Немировича-Данченко. Я прихожу в музей Станиславского и говорю: «Нам очень подходит ваше музейное пространство!» Мне говорят: «Ну, а что мы можем сделать?» Я говорю: «Давайте бартер — мы спектакль сыграем у вас, а вы дадите нам снять у вас три смены». Мы долго вели переговоры, но в итоге нам дали. Уговариваешь, ищешь — не всегда деньги решают, но можно что-то придумать. Деньги — это важно, но надо научиться не бояться этого, не бояться просить денег, не бояться брать, не бояться много зарабатывать.
Сегодня ты можешь быть актером, режиссером, продюсером и музыкантом в одном лице. Режиссёр у другого режиссера может играть как актёр и наоборот. Это и круто! А можно овладеть еще какой-то профессией… Сегодня роскошь — быть просто актером.
И даже педагогика — мне просто интересно это попробовать, у меня от этого что-то загорается внутри и хочется в это пойти.
А ты сам продолжаешь учиться?
В актерском ремесле нет такого, что ты пришёл куда-то и там овладел профессией. Это не технология производства бургеров в Макдональдсе. В моей профессии нет технологии производства — есть только ориентиры. Ты всю жизнь этому учишься — невозможно научиться окончательно. Когда я слышу, что человек говорит, что он профессиональный актёр, то это для меня сразу «Стоп». Это неправильно. Важно постоянно обнуляться, сбрасываться, избавляться от какого-то знания, чему-то всё время учиться, потому что иначе можно превратиться в чёрствого человека. Надо чувствовать все изменения, которые вокруг происходят, оставаться чутким.
Какие у тебя ожидания от этой лаборатории в Gogol School? Что ты хочешь получить от этого опыта?
Мне интересно поделиться с людьми тем, что я знаю. Не то что я сейчас всех научу, и все станут актерами. Нет. Я могу помочь людям открыть, увидеть в себе что-то новое. Когда они в конце занятия с горящими глазами говорят «Спасибо!» — это самое крутое ощущение. Понимаешь, что ты не просто так все это делаешь.
Все самое важное и интересное собираем в нашем Facebook