«В вузах понимают, что учить продавать себя — вредно для науки». Биоинформатик Юрий Пеков — о образовании, работе и просвещении
А также о том, что ждет биотех после вируса
Биоинформатику многие называют одной из главных профессий будущего. В то же время точно сформулировать, чем занимаются специалисты в этой области, могут не все. Биотех-просветитель Юрий Пеков окончил факультет биоинженерии и биоинформатики МГУ, занимается популяризацией биотехнологий, организует курсы, лекции, хакатоны и кемпы. Кроме этого, вместе с коллегами они основали рекрутинговый сервис для поиска специалистов в сфере биотеха «Бластим» и компанию по анализу биологических данных и геномной селекции КРС «Ксивелью». Юрий рассказал «Цеху», где сегодня можно учиться на биоинформатика в России, сколько времени занимает вход в профессию и почему биотех-компаниям трудно привлекать инвестиции.
— Давайте начнем с общего вопроса: какой сегодня стандартный путь в России у того, кто решил связать свою жизнь с биоинформатикой?
Биоинформатика — это область на стыке биологии и программирования или анализа данных. Чтобы быть успешным профессионалом, нужно обладать знаниями и опытом в обеих сферах. Соответственно, у тебя есть два пути: либо ты изначально учился на биолога, а потом наверстал математику или программирование, либо наоборот. Есть и третий вариант — поступить туда, где сразу учат биоинформатике, но из таких мест я знаю только факультет биоинформатики и биоинженерии МГУ, который сам оканчивал.
— То есть теоретически взрослый человек после окончания биофака может пойти на курсы Python, а потом работать в сфере биоинформатики?
В теории — да, на практике — это трудно как с точки зрения мотивации, так и технически. Конечно, всему сегодня можно учиться удаленно и самостоятельно, но я бы советовал пойти в магистратуру, где учат биоинформатике, — можно получить опыт работы в реальных проектах и всегда с кем-то посоветоваться.
— А насколько, вообще, высокий порог входа в профессию?
Высокий. Как раз потому, что большинству приходится наверстывать те самые недостающие знания, а это довольно трудно. Например, у программиста, который никогда с биологией дела не имел, может возникнуть иллюзия понимания предмета, но на самом деле в самых простых вещах он скорее всего будет плавать, сам того не замечая. Чтобы преодолеть этот разрыв, как правило, нужно пару лет, с какой бы стороны ты в эту профессию не заходил.
— Ваша компания «Бластим» появилась, чтобы упростить поиск работы в сфере?
Она родилась из очень простого запроса. На крупных сайтах вакансий нельзя размещать объявления бесплатно. У лабораторий или институтов нет такой статьи расходов, как публикация вакансии на HeadHunter, поэтому они размещали их на каких-то форумах. Мы понимали, что форумы морально и технически устарели, там неудобно отслеживать информацию. С точки зрения содержания мы скопировали ветку форума на MolBiol. Причем мы изначально не хотели конкурировать, не знали, как правильно поступить, поэтому писали основателю этого форума, но не смогли до него достучаться и с чистой совестью решили делать свое. Первый год я просто заходил на их форум, и копировал оттуда вакансии на наш сайт. Это сработало. Было несколько недовольных тем, что мы взяли вакансию без их ведома, но в основном все либо не замечали, либо радовались. Через год люди сами стали публиковать у нас вакансии.
— У вас сразу образовалось какое-то комьюнити вокруг «Бластим»?
На первом этапе нам очень помогли Future Biotech (сообщество, которое объединяет профессионалов и энтузиастов в области биологии и биотехнологий — Прим.«Цеха»): если вакансии мы искали на MolBiol, то соискателей — через них. У Future Biotech уже была большая база контактов, поэтому они просто сделали рассылку и рассказали о нашем сайте. В начале дух их сообщества перешел и к нам, но потом мы уже сами стали его формировать. Сегодня комьюнити — это в основном те, кто были на наших курсах, и частично — пользователи сайта. Отдельная история — это сообщество, которое сформировалось в наших лагерях yCamp: там сейчас около 300 человек разных профессий, которые регулярно общаются между собой.
— Как вы придумывали программу этих лагерей?
Мы почти одновременно начали делать и курсы, и кемпы. Получалось, что одно удачно дополняло другое. У нас был пример питерского кэмпа Nёrd | Camp, где собираются те, кто занимается наукой, IT, высокотехнологичным бизнесом. Что-то мы взяли оттуда, что-то добавили от себя. Главная идея наших лагерей — все участники равны, мы не делим никого на спикеров и слушателей. Мы просто спрашиваем, кто хочет сделать доклад, прочитать лекцию, провести мастер-класс или как-то помочь в организации. В принципе, если ты планируешь просто сидеть в сторонке и смотреть, как всё происходит, — тоже никто против не будет.
— Ваш первый курс был в дополнение высшему образованию или в противовес?
Содержание первого курса «Анализ данных секвенирования» мы составляли, вдохновившись программой факультатива по NGS (анализ результатов расшифровки генома высокопроизводительными методами (нового поколения) — Прим. «Цеха»), который шел в 2014-15 годах на факультете биоинженерии и биоинформатики МГУ. Его вела команда преподавателей во главе с Михаилом Гельфандом. Получив его благословение, мы сделали платный аналог. Университетский курс шел семестр, наш — 8 дней подряд в интенсивном режиме для всех желающих. Часть преподавателей этого факультатива мы пригласили к нам. Это был наш первый опыт.
Через некоторое время тот факультатив по организационным причинам закончился, и для тех биологов, которые хотели учиться анализу данных, осталось меньше альтернатив, поэтому часть людей пошла к нам. С одной стороны, конкурировать по программе с вузовским образованием очень легко: в университетах любые изменения долго происходят, а мы, если хотели что-то внедрить, — через месяц уже добавляли в программу. С другой — вузы более системны и по большей части бесплатны. Поэтому у нас разные достоинства и недостатки.
— Кто пришел на ваш первый курс? Люди с факультета?
Первыми нашими студентами были в основном пользователи «Бластима». Большинство я не знал лично, но так как в нашей области мало мест, где можно найти вакансии, постепенно сайт стал притягивать все больше профессионалов.
— Вы не думали делать курсы для более широкой аудитории? Такой ликбез населения.
Сейчас проходит много научно-популярных лекций, в которых мы с друзьями иногда участвуем. Мы думали сделать школу для взрослых, где бы объясняли основы биологии и химии. Проблема в том, что мы все же больше ориентированы на коммерческую историю, а как зарабатывать на ликбезе пока непонятно. Так что, если кто-то скопирует нашу идею, я буду только рад.
— Раз уж мы заговорили про коммерческую сторону. Что происходит с инвестициями в биотех в России?
По сравнению с Западом в биотех в России мало инвестируют. Этот рынок у нас пока маленький, растет медленно, но верно. Стартапов в нашей сфере меньше, чем в IT, например, поэтому и инвестиций — меньше. Не могу назвать точные цифры, но думаю, примерно в 10 компаний в год кто-то вкладывает средства. Почти все инвестиции непубличны — в фарме не любят раскрывать свои разработки, потому что это подтолкнет конкурентов делать то же самое: инвестировать в похожие компании, смотреть на те же молекулы. Что касается венчура в биотехе, он немножко отличается от аналогичных инвестиций на широком рынке. Например, в IT венчурные инвестиции привлекают уже после минимальной проверки гипотезы, а в нашей области мы их получаем от тех, кто готов к длительной проверке какой-то идеи. Тестирование нового сервиса занимает условно две недели, а проверка какой-нибудь новой молекулы — годы.
— Может, как раз для этого и нужен ликбез, чтобы люди понимали, как устроена ваша работа?
В позапрошлом году у нас был популярный курс «Биология для венчурных инвесторов». Его задача — соединить инвесторов, айтишников с профессионалами из биотеха. Мы пригласили классных лекторов, которые рассказывали, от чего зависит успех биотех-компаний, кто в них инвестировал, что получилось на выходе. Занятия проходили раз в неделю вечером на протяжении 11 недель. Участие стоило 40 тысяч рублей за очный формат, и 19 — за трансляции. В итоге курс оказался достаточно популярным: к нам записалось около 30 человек на офлайн и 50 — на онлайн. Думаем, нужно будет повторить его.
— Не рассчитываете, что после вируса ситуация с инвестициями как-то изменится?
Интерес к биотеху возродился, это здорово. Бывают такие волны популярности: например, в конце 00-х — начале 10-х многие обратили внимание на биотехкомпанию 23andMe. Все думали, что мы через лет 5-10 победим старение. Когда стало понятно, что это не происходит, уровень интереса упал. По крайней мере, в массовом сознании это перестало быть секси-направлением, куда все хотят инвестировать.
Сейчас ходит много слухов, что вирус искусственный. Мы не знаем, действительно ли это так. Есть косвенные признаки, что теоретически это возможно, но не хочу спекулировать на эту тему. Думаю, аналогичный вирус можно создать искусственно если не завтра, то через пару лет, хотя это и потребует больших вложений.
— То есть вы сейчас сидите и ждете, придут к вам хорошие ребята или плохие?
Что-то вроде того. Я боюсь, как бы мы все не стали невыездными. Может, в нас увидят только тех, кто способен сделать что-то опасное. Не знаю, чем это обернется для нашей индустрии — может, нас всех запрут по шарашкам и заставят делать вирусы и антивирусы-вакцины, чтобы можно было потом воевать с помощью них.
— Я помню, что еще лет пять-семь назад, когда все активно обсуждали биотехнологии, медики очень скептически относились к этой теме. Что-то изменилось за это время?
Сложный вопрос. Генетические тесты, которые начали появляться лет семь назад, не стали лучше. Вся критика со стороны медиков, которая звучала в их сторону, по-прежнему актуальна. Абсолютное большинство здоровых людей не получат никакой практической пользы из гентеста. Именно поэтому сейчас на Западе почти все гентесты с точки зрения маркетинга переориентировались на генеалогию, поиск родственников. В то же время нам удается узнавать все больше информации, и все больше врачей начинают прислушиваться. Один мой друг делает стартап — генетический тест на риск рака. Он удивляется, что хотя уже есть критерии, по которым можно оценить риск заболевания раком, в том числе у здорового человека, врачи не умеют с этим работать, не могут объяснять пациенту, зачем ему это нужно. Через некоторое время они в стартапе выяснили, что это их главная проблема.
— Через сколько лет можно будет редактировать геном? Насколько это все далеко?
Самые первые опыты редактирования на людях уже были. Некоторые наследственные болезни редкого типа можно будет лечить редактированием в ближайшие лет десять примерно. Но надо понимать, что речь идет о болезнях редкого типа — нужно с ней родиться, чтобы тебе ее как-то отредактировали и вылечили. Это круто с точки зрения науки, но таких людей, к счастью, мало. Улучшение жизни здорового человека без серьезных моногенных заболеваний — это еще очень не скоро.
— Задам вам еще пару вопросов про будущее высшего образования. Что его ждет, как вам кажется?
При всей моей любви и к МГУ и к студенческому образу жизни в целом, я считаю, что формат образования в отрыве от работы устарел. Пять лет даже в хорошем вузе — это потеря времени.
На практике выпускники вузов — самые несчастные люди на работе: их никто не воспринимает всерьез, им нужно учиться и жизни, и разбираться в рабочих вопросах, и наверстывать какие-то специальные знания. По-серьезному к ним начинают относиться только через лет пять. Было бы здорово сократить этот путь, а для этого нужно поменять модель образования.
— А вы сегодня чему-то учитесь?
В основном софт-скиллс и немного менеджменту: читаю книги, смотрю курсы. В свое время, когда понял, что есть много разных офлайн-курсов и интенсивов, начал активно на них ходить. Например, формат, который мы используем для наших курсов, я подсмотрел у «Бюро Горбунова», куда сам с удовольствием ходил на разные курсы, а писательским навыкам учился на курсах у Максима Ильяхова.
— То есть получили такое дополнительное образование менеджера. А на научных факультетах учат как-то управлению собственными проектами, продаже идей?
Нет, думаю, в университетах бессознательно понимают, что это вредно для науки. У того, кто умеет себя продавать, больше шансов из науки уйти. Например, в IT, где платят выше рынка.