«Девочка, ты нам не подходишь»: история медсестры, которая поменяла профессию и стала пилотом
Что такое школа пилотов, кого туда берут и чему там учат
Героиня этого интервью Лора 7 лет работала медсестрой в Швеции, а потом уволилась и переехала в Грецию — учиться на пилота в частной летной школе. Мы поговорили с ней о том, стоит ли мечта о небе того, чтобы отказаться от квартиры, машины, хорошей зарплаты и стабильности.
«Кто-то режется, кто-то жжется, а эта девочка глотала предметы»
Примерно три года назад сижу на работе в психиатрической клинике со своим пациентом-наркоманом. Пьем чай, болтаем о жизни. Он говорит:
— Слушай, Лор. Меня как сюда ни привезут, всё тебя вижу. Постоянно перед глазами мелькаешь. Ты сколько вообще работаешь?
— У меня обычная ставка.
— Да ты тут и днем и ночью. Всю жизнь будешь здесь сидеть? Представляю: приезжаю через много лет, а ты уже старая бабка и всё так же тут с нами возишься.
Я посмеялась, а потом почувствовала, как его слова в душу запали. Прихожу домой и думаю: «А действительно, я до старости лет буду в отделении с этими наркоманами?» И тут же внутри всё поднимается: «Не хочу». Вот прям «нет».
Я полюбила химию и биологию еще в школе, а потом решила пойти по стопам моей тети. Она вышла замуж за шведа, жила в Швеции и работала здесь медсестрой. Я с детства приезжала к ней на каникулы. В 2004 году тети не стало, но моя привязанность к Швеции осталась. Мы с мамой переехали туда, я поступила в медицинский, получила международный диплом и устроилась на работу в местную клинику.
В принципе, мне нравилась моя работа, но психиатрия очень изматывает: вокруг люди с нестабильной психикой, часто приходится сталкиваться с агрессией, угрозами. Меня, например, пытались порезать ножом, меня душили, на меня нападали.
Разумеется, есть тревожная кнопка, но, пока ждешь помощи, всё равно приходится терпеть какое-то насилие — мало приятного
Некоторые ситуации немножко травмируют. Когда я работала в неотложке, к нам привезли мужчину, который пытался убиться — стрелял прям в голову из какого-то ружья. Но стрелял очень неудачно. Помню его лицо, точнее, его половину: челюсти почти нет, все зубы оголились. Не каждый день такое увидишь. Но самым жутким было его дыхание: он будто захлебывался. Это дыхание и сейчас иногда слышится мне в кошмарах.
В первый раз в экстренной ситуации выбрасывается адреналин, сердце бьется. А спустя время приходит пациент с изрезанной рукой, и появляются мысли: «Да екарный бабай… Еще один». В неотложке буквально был такой случай: приезжает мужчина, причем сам, кладет на стол какой-то сверток и говорит: «У меня рука отвалилась». Чего? Как?
Засунул руку в снегоочищающую машинку, не выключив ее — правильно, а зачем? Потом отрезанную кисть в полотенчико завернул и принес к нам
Постепенно все чувства притупляются, ко всей этой жути начинаешь привыкать. У нас была девочка с сильным тревожным расстройством. Такие люди часто причиняют себе боль, потому что думают, что она их успокоит. Кто-то режется, кто-то жжется, а эта девочка глотала предметы. Причем она просто выбегала в отделение и начинала жрать всё подряд — ножи, вилки, ручки, ложки. Всё, что не прикручено, не прикреплено, всё, что можно было запихать в рот. Я не знаю, как она умудрялась это проглатывать. Конечно, мы старались их отбирать, но получалось далеко не всегда — ее постоянно оперировали.
Когда рассказываешь кому-то о работе, кажется, что в клинике каждый день происходит какая-то веселуха. Но за семь лет веселуха превратилась в жизнь по схеме «дом — работа — дом». Как-то отвлечься, уйти в творчество не получается. Например, я выучилась на кондитера, и мне очень понравилось делать торты на заказ, но в итоге это только удвоило нагрузку и не спасло от выгорания.
Рутина засосала меня настолько, что я начала пропускать все важные события нормальной человеческой жизни: дни рождения друзей, свадьбы, годовщины. Не могу сказать, что медицина полностью стала меня отторгать — в общем-то, она у меня в крови. И, возможно, я бы даже хотела работать в другом отделении, но почувствовала, что мне нужно что-то большее.
«Ну вот куда мне, старухе, переться в летчики?»
В общем, я решила, что с этим как-то надо разбираться, и первым делом попыталась вспомнить, о чем мечтала в детстве. Ребенком я всегда смотрела на самолеты. Как только слышала шум, дергала маму за руку и кричала: «Мама, мама, смотри! Летит!» И до сих пор я всегда смотрю на небо. Просто не могу пропустить летящий мимо самолет, меня тянет.
Раз мне нравятся самолеты, я решила попробовать связать с ними свою жизнь. Но оказалось, что в стюардессы я не гожусь. Большинство авиакомпаний не рассматривают девушек ростом метр пятьдесят семь. Конечно, расстраиваюсь, листаю запрещенную соцсеть — и там всё про полеты: закаты, рассветы. А почему бы мне не стать пилотом? У них таких ограничений нет — по росту я вроде прохожу. Тут как раз кстати мне попадается реклама частной летной школы в Греции. Была не была — отправляю туда письмо на почту. Мне дедушка всегда говорил: «За спрос не ударят в нос».
Ну действительно, самое худшее, что мне скажут: «Девочка, гуляй лесом, ты нам не подходишь». В конце концов, тварь я дрожащая или право имею? Я хотя бы попробую
Ответ приходит через неделю — меня приглашают на интервью. Всё это время думаю, что меня никуда не возьмут (ну ладно, хоть по приколу поговорю с этим мужиком по телефону), переживаю из-за возраста. Видимо, давит стереотип, что после школы сразу надо поступить в институт, причем неважно какой, главное — поступить, отучиться и пойти работать по профессии. А мне уже 28 лет. Ну куда? Ну вот куда мне, старухе, переться в летчики? Но на интервью рекрутер неожиданно говорит: «Наоборот, зачем нам сопляки?»
Студенты, 17-летние мальчики подходят для такой работы меньше, чем взрослые люди. Они переезжают от родителей и уходят вразнос, забивая на учебу. Видимо, таким школам невыгодно общаться с детским садом. Чем ты старше, тем больше уровень ответственности, уверенности в себе.
Думаю, мой опыт работы тоже стал плюсом. В Швеции, чтобы быть медсестрой, нужно высшее образование. В России медсестра подчиняется врачу, а в Швеции — это самостоятельный работник, который назначает препараты, ведет пациентов, а потом уже, если надо, распределяет их по нужным специалистам. А я к тому же старшая медсестра — всё отделение на мне. Так что я умею брать ответственность, управлять, работать в команде.
В итоге меня приглашают сразу на финальный отбор — уже очный, на юг Швеции. А я человек простой: если меня куда-то приглашают, кто я такая, чтобы не приехать?
Отбор состоит из интервью с психологами, экзамена по математике, физике, английскому языку и прохождения симулятора Airbus. Экзамены сдаю легко — за плечами физико-математическая школа в Ленинградской области. На симуляторе проверяют, конечно, не умение летать (ты человек с улицы, понятное дело, ни разу в кабине пилота не сидел), а умение работать в команде, которое у меня есть.
Когда приходит имейл: «Поздравляем, вы прошли тестирование на пилота. Мы хотим пригласить вас в нашу школу», как тут откажешь? Может, это не совсем правильно, но я человек рисковый. Ну да, я могу потерять деньги — обучение дорогое. Деньги — самая большая проблема. Мне их хватит? Возьму кредит. А как я буду его выплачивать? Школа находится в Греции — надо сдавать квартиру, переезжать. Но по факту я обрету опыт. Если меня выпрут после первой сессии, значит, не судьба. Семья, друзья спрашивают: «А какая у пилотов зарплата? Что там вообще у них с работой?» Да не знаю, честно говоря. Я даже ничего про них толком не прочитала. Меня пригласили — я поехала.
«Мне сразу объясняют, что я сделала плохо, а что — очень плохо»
Впервые сажусь за штурвал, вся такая девочка-припевочка, а рядом — инструктор. Раньше я никогда не летала на маленьких самолетах. А он, кстати, точно не рухнет? Эта картонная коробка вообще будет летать? Мы взлетаем, и я замираю от восхищения. Турбулентность в одномоторном Tecnam ощущается гораздо сильнее, чем в обычном самолете. Нас потряхивает, я чувствую воздух, небольшие ямки — очень классно. Я с детства люблю всякие карусели, мне всегда очень нравилось крутить «солнышко» на качелях. Чем выше и жестче — тем больше мне туда надо. А потом инструктор говорит: «Возьми штурвал и веди». Сама? Ничего себе! Он направляет: «Влево-вправо», я вожу ручкой, и самолет поворачивает — щенячий восторг.
Большие самолеты летают очень высоко, ничего не видно. Мы летаем низко, в двух-трех тысячах футах (610–914 метрах) от земли, и всё можно разглядеть.
Греция — это так красиво! Я вижу кораблики, машины, людей — внизу жизнь живется, суетится, а я лечу над всем этим
Когда я получила сообщение «Завтра у вас будет полет» — чуть не умерла от счастья. Я очень долго этого ждала — полет разрешается только после первой удачно сданной сессии. А сдать ее удачно, мягко говоря, сложно. Нагрузка просто чудовищная. Не знаю, дело в возрасте или в том, что я отвыкла учиться. Вся теория преподается на английском. Учитель рассказывает терминологию, а у меня глаза по пять копеек и в голове вместо мыслей обезьянка из мема: «Спасите, помогите, уберите меня отсюда, пожалуйста». Очень тяжело.
Всего у нас 13 предметов, и мы сами распределяем, что и когда сдавать. Можно пройти шесть сессий (это максимум), а можно закрыть всё за один раз — но это надо быть семи пядей во лбу, конечно.
Нам сказали: «Для успешной сдачи экзаменов нужно учить банк вопросов как минимум шесть часов в день». Оказывается, это не шутка — мне действительно понадобились эти шесть часов, чтобы успеть за программой.
Я учусь днями и ночами: после пар полтора часа добираюсь домой и читаю то, что вообще не понимаю. Ну это какой-то караул, честно говоря
Но самая жесть происходит, когда начинается практика в небе. Допустим, пары идут с девяти утра до двух часов дня, потом час или два перерыв — и полет. К каждому полету тоже нужно готовиться, то есть перерыв я трачу на зубрежку.
— Представь, что идем на снижение. Расскажи порядок действий.
Рассказываю.
— Всё, полета не будет.
Перед практикой обязательно проводится брифинг, на котором нас проверяют на знание теории. Если ответ не нравится — разворачивают.
— Сегодня тебе нужно будет повернуться на 180 градусов направо, а потом развернуться на 360 градусов через левый поворот, чтобы наклон был 30–45 градусов — сильный крен.
На брифинге нам дают инструкции, что надо сделать сегодня, а после полета рассказывают, как мы справились. Наша школа расположена рядом с Афинами, в Мегаре. Аэропорт находится на военной базе, поэтому почти все инструкторы — военные. Они за словом в карман не полезут и по головке не погладят. Мне сразу объясняют, что я сделала плохо, а что — очень плохо. Если справилась идеально, скажут «нормально» — это наивысшая похвала.
Когда приезжаю домой в восемь вечера, я уже просто никакая. А завтра та же канитель, и так почти каждый день. Но после второй сессии меня тоже не выпирают. Пока меня здесь держат, надо продолжать.
«Прятаться не за кого: сам плохо посчитал — сам упал»
Один из самых сложных элементов в нашем обучении — заход на посадку. После него разрешается сольный полет. Я нахожусь в постоянном напряжении, потому что не знаю, когда это случится. Просто в один день мы с инструктором делаем пару кругов вокруг аэродрома, сажаем самолет, и он говорит: «Ну всё, а теперь сама», — и выходит. У меня дикий шок: «Здравствуйте, это что такое? Не уходите!» Я успела отлетать около 28 часов, но всё равно было очень волнительно и нервозно. Но я все-таки спрашиваю разрешения на взлет у диспетчера, и он отвечает: «Взлет разрешен».
В это же время на параллельной полосе взлетает огромный военный вертолет. Когда такая громадина поднимается, мощнейшие потоки воздуха ударяются о землю и уносятся вверх. Так не увидишь, но в этот момент начинается сильнейший хаотичный ветер — по-английски это называется wake turbulence.
В самый критический момент, стоило мне только оторваться от земли, я попадаю в эту зону, и меня жестко отбрасывает в сторону. Резко теряю высоту, а когда ты теряешь высоту, случается штопор — короче говоря, падаешь вниз. Через доли секунды мыслей в голове уже нет, сразу действие — выравниваю самолет, а потом меня начинает трясти. Приходит осознание, что я была очень близка к тому, чтобы разбиться. Но надо отставить панику, потому что через 10–15 минут уже посадка, а в панике посадить самолет я не смогу.
Там, на земле, можно делать всё что угодно — причитать, жаловаться, плакать. Уже всё равно будет. Говорю сама себе: «Спокойно, дышим. Мы взлетели? Взлетели. Всё хорошо. Чё разнылась, разве что-то произошло? Сосредоточься».
Сажусь, ко мне тут же подлетает инструктор. Он открывает дверь, забегает внутрь:
— Так-так-так, спокойно-спокойно. Что это было?
— Да я там чуть не умерла.
— Я видел, видел. Сам чуть не умер. Когда тебя бросило в сторону, думал, что уже всё, не сядешь. Видишь, какая ты молодец.
У него наверняка прибавилась пара седых волос. Отправляя меня летать, он, конечно, не видел вертолет. Взлетаем мы на полосе, а он высадился на taxiways, рулежных дорожках за поворотом. Так что к нему претензий нет, зато у меня много вопросов к диспетчеру — почему мне разрешили взлет?
Конечно, потом на меня наорали: «Зачем ты взлетала, если видела, что там вертолет?» Но на самом деле я его не видела. Когда взлетаешь в первый раз, ты настолько сфокусирован на своей задаче, что всё поле зрения превращается в туннель — видишь только штурвал и полосу. Тем более диспетчер говорит, что полет разрешается. Кто я такая, чтобы его не слушать? Сейчас бы, конечно, я ему сказала: «А ни фига. Я не готова».
Летать с тех пор мне вообще не страшно, потому что я знаю, что всё зависит от меня. Я капитан корабля, я принимаю все решения, я несу ответственность за свою жизнь. Когда водишь машину, даже несмотря на огромный стаж, иногда забываешь посмотреть на датчик топлива. Ну, житейская ситуация, бывает. Можно доехать до ближайшей заправки — неприятно, но решаемо. Если в самолете забудешь посмотреть на датчик топлива или, например, проверить давление в колесах — разобьешься.
— Мы вот сейчас собирались взлетать, а давление-то у нас низкое.
— Ой.
Вроде обычный экзамен по полету на двухмоторном самолете, но уже большая опасность. По факту мы всё время играем с огнем. Прятаться не за кого: сам плохо посчитал — сам упал. За время обучения я сильно дисциплинировалась.
«В небе приспичивает так, что дальше терпеть уже невозможно»
Постепенно мы начинаем летать на дальние расстояния. Иногда полеты длятся по четыре часа — довольно долго. Утром, как обычно, завтракаю, пью кофе — и очень зря. В небе приспичивает так, что дальше терпеть уже невозможно, а впереди еще три часа до приземления.
— Капитан, у нас проблема. Надо в кратчайшие сроки что-то предпринять.
Какая же неловкая ситуация. И, как назло, все инструкторы — мужчины. А что поделать? Я уже и так жалась, жалась, жалась, дальше жаться просто некуда. В маленьком самолете уборной нет. Не знаю, как передать словами настолько сильное чувство безысходности. Всё, это конец.
— Как так? Посещение уборной — обязательная процедура перед вылетом.
— Вот такая физиологическая потребность. Что я могу сделать?
— На, возьми, — он в растерянности протягивает бутылку.
— Ты дурак? Я девочка, у меня другой аппарат.
— Вообще никак не можешь потерпеть?
— Пять минут, и всё.
В итоге он связывается с диспетчером: «Ну… Не то чтобы прям emergency, но приземлиться надо». Садимся в каком-то поле, на Богом забытом аэродроме, и я бегу в местный туалет. Господи, как мне стыдно. Ладно, это еще полбеды. Беда — это объяснять ректору причину остановки, потому что всё фиксируется в документации. Такая ситуация повторялась дважды — не считая случаев, когда я все-таки дотерпела до посадки. Теперь я вообще не пью кофе перед вылетом.
«Это не женское дело. Тебе надо просто замуж выйти. Детей нарожаешь и успокоишься»
У некоторых людей при виде меня возникает когнитивный диссонанс. В нашей школе в том числе учатся люди, которые получают приватную лицензию — у них не будет права работать пилотом, они смогут летать только на одномоторном самолете. Я же получаю коммерческую лицензию и собираюсь работать по профессии, что вызывает еще большее удивление.
Я считаю, что женщина может работать в тех же профессиях, на тех же должностях, что и мужчина. Независимо от гендера, если ты умственно и физически справляешься — почему нет? Для меня это достаточно острая, больная тема. К сожалению, я часто сталкиваюсь со стереотипами. Даже некоторые инструкторы немножко недолюбливают студенток.
Но в основном, конечно, я слышу сексистские суждения от комментаторов в своем блоге. Чаще всего авторы — мужчины, хотя бывают и женщины. Как-то одна написала под видео, где я в самолете: «Ой, спасибо, что я увидела ваш ролик. Я больше никогда летать не буду». Другая строчила мне в личку — истерила, что я всех обманываю и на самом деле нигде не учусь. Якобы никто в здравом уме не посадил бы меня за штурвал, поэтому то, что я показываю в блоге, — симулятор. В ответ я выложила видео, где подхожу к самолету и говорю: «Смотрите, ребята, мой симулятор».
«Здесь я встретила настолько разных людей, что сама изменилась, стала более открытой»
На самом первом уроке в летной школе нас спросили, почему мы решили пойти учиться на пилота:
— Мечта.
— По примеру родителей.
— Кризис среднего возраста.
— Дизи (имя изменено), а ты почему решила стать пилотом? (Дизи — китаянка, моя соседка в общаге и одногруппница.)
— Я работала стюардессой в Qatar Airways. Смотрела на пилотов и думала, какие же они горячие в своей униформе. Так у меня появилась мечта — попасть к ним туда, поближе, в кабину. Представляю: я, тоже в такой секси-униформе, рядом с пилотом.
Преподаватель в шоке, мы смеемся, а Дизи продолжает рассказывать о своих сексуальных фантазиях.
— А еще что-то привлекает тебя в этой профессии?
— Да, в общем-то, нет. Для мамы с папой главное, чтобы я хоть где-то училась, а для меня — быть поближе к мужикам в униформе.
И она не врет. Она всегда говорит всё, что думает. У нее абсолютно нет фильтров. Она очень смешная, я ее обожаю. Здесь я встречаю настолько разных людей, что сама начинаю меняться, становлюсь более открытой. Мы все варимся в одном котле, тесно общаемся, часто обсуждаем религии, культуру, взгляды на жизнь и учимся друг у друга. Я в полном восторге от нашего класса: тут парень из Катара, Дизи, мальчик из Швеции, паренек из Бахрейна. А еще с нами учатся арабы, греки, итальянцы, французы — мы иногда пересекаемся во время свободного посещения занятий.
Когда я переехала в Швецию в 18 лет, мне было сложно свыкнуться со шведским менталитетом, найти друзей. Мы жили на севере страны, в маленьком городке, где толком не было никаких развлечений. С друзьями из России можно было общаться только через интернет, и это не всегда удавалось: у всех новая жизнь, поступления в вузы, туда-сюда.
Дружба во многом строится на юморе, а шутки — это тонкая материя. Шведы моих не понимали, хотя с языком у меня никаких проблем не было. Какие-то фразочки вроде «Привет, как дела?», а еще любимая «Пойдем кататься на лошадях» и самая важная «Хочу мороженое» у меня со времен поездок к тете в детстве от зубов отскакивали. А теперь у меня нет проблем с общением, я могу найти общий язык с человеком любой национальности.
«Ну знаешь ты аэродинамику. Ну поздравляю. Медальку возьми»
В этом маленьком городке на севере я прожила больше 10 лет. Если бы мне раньше кто-то сказал: «Собирайся и поезжай в какую-то Грецию чему-то там учиться», я бы ответила: «Вы что, дураки? Зачем мне это надо? У меня квартира, машина, хорошая зарплата и стабильная жизнь — всё по кайфу». Когда сидишь на всем накопленном, очень страшно с этим расстаться. Ты как жук-навозник, который собрал вокруг комочки навоза и греется. Как Кощей, который над златом чахнет. Отказаться от всего — лишиться почвы под ногами. Чувствуешь себя, будто плывешь в открытом океане на надувной лодке. Весело, но ненадолго.
Я продолжаю плыть по течению. Спустя два с половиной года обучения у меня на руках лицензия пилота коммерческой авиации. Я разошлю свое резюме везде, куда только можно разослать. Дальше меня ждут многочисленные собеседования и проверки, повторение всей теории. А еще надо будет переучиваться летать на новом типе самолетов.
Когда я получила диплом медсестры, передо мной были открыты любые двери — в Швеции большая нехватка медработников. Сейчас передо мной любые двери скорее закрыты, потому что в авиации большую роль играют связи. Всем нужны гарантии, что у тебя подходящий тип личности для такой профессии. А кто за это может поручиться? На интервью тебя не раскусят. На знания смотрят во вторую очередь, в первую — на характер: «Ну знаешь ты аэродинамику. Ну поздравляю. Медальку возьми». Многие люди сидят по два года без работы, сейчас этот поиск предстоит и мне.
Не знаю, как сложится моя карьера, жизнь. Никогда не загадываю наперед. Я делаю то, что сейчас по кайфу, двигаюсь в потоке. Мы не знаем, когда умрем, и всё, что хочется, — успеть пожить. И тратить жизнь на то, что нравится. Конечно, я бы хотела в один день очутиться в кабине пассажирского лайнера. Но, даже если не получится, я не буду ни о чем жалеть.
Обложка: коллаж «Цеха». Фото: © личный архив Лоры