«С политикой я тоже связался через пивную». Чешский журналист Ондржей Соукуп — о взаимосвязях пива и революции

30 лет на­зад в го­су­дар­ствах Вар­шав­ско­го до­го­во­ра к вла­сти при­шли де­мо­кра­ты. Де­ся­ти­ле­тия со­ци­а­ли­сти­че­ско­го бло­ка оста­ви­ли в па­мя­ти мно­же­ство про­ти­во­ре­чи­вых ис­то­рий. Как была устро­е­на те­не­вая эко­но­ми­ка Поль­ши? Ка­кие нар­ко­ти­ки были по­пу­ляр­ны в Во­сточ­ном бло­ке? Что по­ка­зы­ва­ли по те­ле­ви­зо­ру в ГДР?

Два с по­ло­ви­ной года на­зад жур­на­ли­сты Дмит­рий Окрест и Егор Сен­ни­ков ре­ши­ли на­пи­сать кни­гу о па­де­нии ком­му­низ­ма в Во­сточ­ной Ев­ро­пе. Осе­нью 2020-го элек­трон­ная вер­сия кни­ги «Они от­ва­ли­лись» вы­шла в из­да­тель­стве Book­mate, а в на­ча­ле 2021-го ее мож­но бу­дет уви­деть в пе­чат­ном фор­ма­те.

«Цех» пуб­ли­ку­ет от­ры­вок, в ко­то­ром ре­дак­тор меж­ду­на­род­но­го от­де­ла чеш­ской га­зе­ты Hospodářské noviny Он­др­жей Со­укуп рас­ска­зы­ва­ет о люб­ви сво­е­го на­ро­да к пиву и роли это­го на­пит­ка в по­ли­ти­ке стра­ны.

Пар­тия лю­би­те­лей пива

Это аб­со­лют­но нор­маль­ная тема, ко­гда за ве­чер чех мо­жет вы­пить 10–15 ста­ка­нов. Я не пре­уве­ли­чи­ваю: так было и при Габс­бур­гах, и меж­ду ми­ро­вы­ми вой­на­ми, и по­том. Люди ста­биль­но шли с ра­бо­ты сра­зу в ка­бак с де­ше­вым пи­вом, где в ка­че­стве за­кус­ки по­да­ва­лись ма­ри­но­ван­ный сыр и се­лед­ка.

Да, люди хо­ди­ли на за­вод с кув­ши­ном, но пив­няк был тра­ди­ци­он­ным ме­стом встре­чи. Пив­ная все­гда иг­ра­ла ком­му­ни­ка­тив­ную роль: люди при­хо­дят, встре­ча­ют­ся имен­но здесь. Если тебе нуж­но кого-то най­ти (на­при­мер элек­три­ка), то са­мое про­стое ре­ше­ние — об­ра­тить­ся за со­ве­том к бар­ме­ну.

С кон­ца XVIII века ка­ба­ки ста­ли по­ли­ти­че­ски­ми клу­ба­ми, имен­но здесь об­суж­да­ли стра­те­гию чеш­ско­го на­ци­о­наль­но­го воз­рож­де­ния. Его дви­га­ли учи­те­ля, ап­те­ка­ри, тор­гов­цы. Вме­сто са­ло­нов а-ля бла­го­род­ное об­ще­ство, где под бо­кал вина мож­но по­рас­суж­дать о по­ли­ти­ке, у них были пив­ня­ки.

Имен­но там пар­тии про­во­ди­ли свои пуб­лич­ные встре­чи. Пи­са­тель Яро­слав Га­шек пре­крас­но опи­сы­ва­ет это на при­ме­ре буд­ней «Пар­тии уме­рен­но­го про­грес­са в рам­ках за­ко­на». При этом раз­го­во­ры в пив­ных были чре­ва­ты — вспом­ним сол­да­та Швей­ка, ко­то­ро­го 89 раз аре­сто­вы­ва­ют за раз­го­вор о по­ли­ти­ке имен­но в пив­ной. Та­кие «тра­ди­ции» со­хра­ни­лись и по­сле Вто­рой ми­ро­вой. На­при­мер, в 1951 году аре­сто­ва­ли всю на­ци­о­наль­ную хок­кей­ную ко­ман­ду за раз­го­во­ры о по­ли­ти­ке за круж­кой пива. Они на­жра­лись и на­ча­ли ру­гать ком­пар­тию. В ито­ге часть иг­ро­ков ока­за­лась на ура­но­вых руд­ни­ках. Даже Бар­хат­ная ре­во­лю­ция вы­шла из пив­ных: Вац­лав Га­вел жил ря­дом с Кар­ло­вой пло­ща­дью, и все 1970–1980-е его ком­па­ния си­де­ла за опре­де­лен­ным сто­ли­ком в со­сед­нем баре U Zpěváčků, — а вот в де­вя­но­стых здесь пил кри­ми­нал. Га­вел по­нра­вил­ся лю­дям, так как преж­де дис­си­ден­ты го­во­ри­ли кан­це­ляр­ским язы­ком, лю­би­ли аб­стракт­ные тя­же­ло­вес­ные рас­суж­де­ния. При­шед­шие им на сме­ну го­во­ри­ли емко и лег­ко. Ос­нов­ной ло­зунг был «На­зад в Ев­ро­пу», так как то­гда счи­та­ли, что нас на со­рок лет вы­ну­ли из нор­маль­но­го ев­ро­пей­ско­го про­стран­ства и пора вер­нуть­ся.

Мос­ков­ское вли­я­ние

Со­труд­ник жур­на­ла «Про­бле­мы мира и со­ци­а­лиз­ма» Бо­рис Гру­шин по­ста­вил изу­че­ние пив­ных на на­уч­ные рель­сы. В 1982–1986 годы он стал ка­та­ло­ги­зи­ро­вать над­пи­си, вы­ца­ра­пан­ные на де­ре­вян­ных сто­лах пив­ных.

И Гру­шин их ре­аль­но обо­шел; ре­ак­цию жены не буду упо­ми­нать, но труд из­да­ли.

Че­рез отца я знал мно­гих ав­то­ров жур­на­ла, ко­то­рые тоже хо­ди­ли по пив­ным, но в сво­ем со­ста­ве. Это был стран­ный фе­но­мен, аб­со­лют­но обособ­лен­ный от все­го, в том чис­ле от че­хо­сло­вац­кой по­ли­ти­ки и ра­бо­ты со­вет­ско­го по­соль­ства. Там ра­бо­та­ла уйма лю­дей: те, кого от­пра­ви­ли в по­чет­ную ссыл­ку; недав­ние ре­во­лю­ци­о­не­ры (для ко­то­рых это был шаг к меж­ду­на­род­но­му со­труд­ни­че­ству); гран­то­по­лу­ча­те­ли (им СССР яко­бы вы­да­вал под ви­дом ав­тор­ских го­но­ра­ров ты­ся­чи дол­ла­ров на пар­тий­ные нуж­ды) и со­вет­ские чи­нов­ни­ки (ко­то­рые не мог­ли по­лу­чать го­но­ра­ры в со­вет­ской прес­се, а здесь им хо­ро­шо пла­ти­ли). Здесь же ра­бо­та­ли фи­ло­соф Ме­раб Ма­мар­да­шви­ли и Кива Май­да­ник, отец му­зы­каль­но­го кри­ти­ка Ар­те­мия Тро­иц­ко­го и фа­нат Че Ге­ва­ры.

К вось­ми­де­ся­тым го­дам пра­во­вер­ных ком­му­ни­стов по­чти не оста­лось. Да, по-преж­не­му со­би­ра­ли на по­мощь пар­ти­за­нам Ан­го­лы. Да, если ты был на нор­маль­ной долж­но­сти, то вы­сту­пал еже­ме­сяч­но на паре проф­со­юз­ных со­бра­ний. Для отца ком­му­низм был ко­гда-то близ­кой идей, но он, как и мно­гие, по­те­рял веру. Уже ни­кто не го­во­рил о жи­ву­че­сти ком­му­низ­ма с ис­то­вым прав­доруб­ством. По вос­по­ми­на­ни­ям мо­е­го отца, в ака­де­ми­че­ских кру­гах была се­рая зона, ко­то­рой раз­ре­ша­лось мно­гое. С се­ми­де­ся­тых го­дов про­во­ди­лись на­уч­ные се­ми­на­ры, где об­суж­да­ли ва­ри­ан­ты раз­ви­тия без пла­но­вой эко­но­ми­ки.

При этом ни­кто не поз­во­лял себе ак­тив­ных вы­па­дов. Была нор­маль­ной си­ту­а­ция, ко­гда твой род­ствен­ник ра­бо­та­ет на власть, а ты вы­сту­па­ешь про­тив нее. Пред­по­ло­жим, ба­буш­ка за Ста­ли­на, и ты с этим как-то ми­ришь­ся. В луч­шем слу­чае недо­воль­ные го­во­ри­ли: «А что мы мо­жем сде­лать? Тут со­вет­ские вой­ска!»

Была до­го­во­рен­ность с от­цом: он не вме­ши­ва­ет­ся в мою жизнь, а я не под­пи­сы­ваю ни­ка­ких (по­пу­ляр­ных в те годы) воз­зва­ний. Если бы я что-то под­пи­сал, про­бле­мы были бы и у меня, и у отца. Су­ще­ство­ва­ла двой­ная по­ру­ка. Отец ра­бо­тал в Со­ве­те эко­но­ми­че­ской вза­и­мо­по­мо­щи, чей офис на Но­вом Ар­ба­те был из­ве­стен как дом-книж­ка. Я жил вме­сте с се­мьей в Москве, пе­ре­во­дил для мест­но­го сам­из­да­та ста­тьи из со­вет­ской прес­сы.

То, что раз­ре­ша­лось пе­ча­тать в Рос­сии, было за­пре­ще­но к пуб­ли­ка­ции в Че­хо­сло­ва­кии в 1987–1989 го­дах. В Москве мож­но было до­стать му­зы­ку, о ко­то­рой здесь и близ­ко не слы­ша­ли. Мож­но было про­во­дить ме­ро­при­я­тия, о ко­то­рых в Пра­ге даже не сто­и­ло за­ду­мы­вать­ся. При этом в плане бы­то­вом Москва от­ли­ча­лась от Пра­ги: и сыр со­всем не тот, и мо­ло­ко. Про пиво и во­все го­во­рить нече­го. Пом­ню пу­стые при­лав­ки мос­ков­ских ма­га­зи­нов, на ко­то­рых, что­бы хоть чем-то их на­пол­нить, вы­ло­жи­ли пласт­мас­со­вые шах­ма­ты.

С по­ли­ти­кой я тоже свя­зал­ся че­рез пив­ную: в та­ких ме­стах все­гда ту­со­ва­лись сту­ден­ты. Пом­ню, в зад­нем зале бара U Sumavy си­де­ли про­фес­со­ра из рас­по­ло­жен­ной непо­да­ле­ку гим­на­зии и ста­ра­лись не за­ме­чать сво­их уче­ни­ков, тол­пив­ших­ся око­ло стой­ки. Те, в свою оче­редь, изоб­ра­жа­ли пол­ную невин­ность, всем сво­им ви­дом по­ка­зы­вая, что пиво пе­ред ними при­над­ле­жит кому-то дру­го­му, a за­ка­зан­ный ими ли­мо­над вот-вот при­не­сут. В пив­ной я про­шел и бо­лее се­рьез­ное идео­ло­ги­че­ское кре­ще­ние. Как-то за­хо­дим, а там зна­ко­мые анар­хи­сты, при­гла­си­ли бух­нуть с ними. То было вре­мя же­сто­ких сты­чек с наци-скин­хе­да­ми, а об­суж­да­ли в тот ве­чер Ас­со­ци­а­цию анар­хо-па­ци­фи­стов. Меня тут же за­вер­бо­ва­ли. Я ту­со­вал­ся с анар­хи­ста­ми и эко­ло­га­ми, ко­то­рые ре­ши­ли сде­лать неле­галь­ную де­мон­стра­цию пе­ред мэ­ри­ей про­тив за­строй­ки пар­ка. При­шли мы туда, и вдруг яр­кая вспыш­ка, и на меня на­прав­ля­ет ви­део­ка­ме­ру ино­стран­ный жур­на­лист. Он про­сит дать ком­мен­та­рий, а моя пер­вая мысль — «Бе­жать!» В ито­ге гор­ды­ня взя­ла свое, но на про­тя­же­нии все­го ин­тер­вью я ду­мал: «Ну все, зв­из­дец, я по­пал по пол­ной. Про­щай, уни­вер­си­тет! Про­сти, отец!» К сча­стью для меня, че­рез несколь­ко дней на­ча­лась ре­во­лю­ция и этот эпи­зод уже ни на что не мог по­вли­ять.

Текст под­го­то­вил Дмит­рий Окрест. Кни­га вы­шла в рам­ках ис­сле­до­ва­тель­ско­го про­ек­та о 90-х «Она раз­ва­ли­лась».