Представления о том, что классический университет имеет монополию на производство интеллектуального знания, уходят в прошлое. Ученые выступают за популяризацию науки, создают свои образовательные проекты и ищут новые исследовательские форматы. Проект Антиуниверситет — это площадка, где люди разных возрастов и профессий могут получить знания и создать свой образовательный курс. Среди преподавателей «АУ» — исследователи, современные художники, акционисты и психологи. Прямо сейчас идет набор на курсы «ГУЛАГ глазами соцреализма», «Основы марксизма для начинающих», курс по практической аффектологии и ридинг-группу «Университет вне политики: история политического мифа». Мы поговорили с частью команды Антиуниверситета Яном Сурманом и Эллой Россман о том, как им удалось сделать независимый проект с горизонтальной структурой и бесплатным обучением без грантов и инвестиций.
Как и когда к вам пришла идея создать Антиуниверситет?
Ян: Несколько месяцев назад мы проводили в Высшей Школе Экономики курс «Культуры Критики», но нам было важно делать интересные вещи не только внутри Вышки. Университеты очень закрыты, у всех своя тусовка. На открытые мероприятия очень сложно пригласить людей из МГУ, например, это огромная волокита: нужно узнать, кто придет, за день взять пропуски, все согласовать. Мы стали проводить мероприятия в Центре Сахарова, галерее «Арт-Кремль» и в ЦТИ «Фабрика» — это оказалось совсем не сложно. Там нет пропусков и легко можно найти аудиторию для всех студентов. Мы решили продолжить нашу деятельность с более масштабным проектом.

Элла: В Вышке существует ярмарка проектов — студенты могут присоединяться к разным проектам, инициированным преподавателями и исследователями Вышки и даже получать за них «кредиты» (зачетные единицы — Прим. ред.). «Культуры критики» была одним из таких проектов, её делали Ян, Армен Арамян и Дарья Петушкова. Курс был посвящен разговору о том, где, каким образом и с какой ангажированностью производится знание. Я приходила на их мероприятия, а потом меня пригласили в качестве спикера. После окончания курса коллеги решили, что проект действительно нужно выносить за пределы университета, чтобы не отсеивать людей, которые хотят прийти на него. Как написал у себя в фейсбуке философ Михаил Немцев: «В России университет начинается с охранника». И это не классно. Моим коллегам захотелось «выйти в город» и перейти от формата отдельных мероприятий к целым курсам, предполагающим более обстоятельные дискуссии. Они решили создать автономное пространство, которое не будет находиться под какой-то «бюрократической шапкой».
На что Вы ориентировались при создании «АУ»?
Ян: Идеи подобных институций были популярны в 60-е годы. Например, похожая инициатива была организована в 1965 году в Америке. Это был Свободный Университет Нью-Йорка, созданный профессорами, которых уволили за протест против войны США во Вьетнаме.
Первая организация с названием, как у нас, возникла в Лондоне в 1968 году. Среди ее создателей — такие известные исследователи, как специалистка по психоаналитическому феминизму Джулиет Митчелл, культуролог Стюарт Холл, сторонник «антипсихиатрии» Дэвид Купер. Вообще во времена студенческих восстаний 1968 года их участники и сторонники в разных странах проблематизировали процесс передачи и получения знаний. Они хотели какой-то автономной дискуссии за пределами аудитории. Антиуниверситет был создан именно с таким целями.
Второй нашей инспирацией стала «Лаборатория ненужных вещей». Это российский исследовательский проект, который организует семинары вне университета. Мне было очень интересно, что сами преподаватели хотят работать вне университета в открытом пространстве.

Элла: Я еще вдохновлялась тем, что сама делала подобные штуки со своими друзьями, когда училась в ВШЭ на культурологии. Нам не хватало курсов по гендеру и мы организовали «ГИФТ» — семинар по гендеру и феминистской теории, где мы обсуждали тексты, которые нам не преподавались по тем или иным причинам. Выглядело это так: с нами была одна молодая преподавательница и человек 15 студентов, которые хотели всем этим заниматься. Мы собрались в буфете Вышки, накидали темы, выбрали ответственного за каждую тему человека. Он подбирал тексты, составлял вопросы и модерировал дискуссию. Каждую неделю мы встречались, все в том же буфете, кстати, и обсуждали эти тексты. Потом начали делать открытые мероприятия. Получился очень эффективный горизонтальный формат самообучения. Этот семинар дал мне много для профессионального становления, сейчас я занимаюсь гендерной историей. Такие форматы классно работают, потому что у людей очень много мотивации. Они учатся не из-за оценки, а потому что им это реально надо.
Ян: Между вузами в Москве нет контакта. Антиуниверситет может стать посредником для связи студентов, чтобы все желающие занимались тем, что им интересно, углубленно изучали это и у них не было никаких границ.
Антиуниверситет часто ассоциируют с независимым студенческим журналом DOXA, насколько это верно?
Элла: Отчасти это так, у нас даже лэндинг на сайте DOXA, потому что у них есть бизнес-тариф на тильде (смеется). Конечно, мы сотрудничаем, это очень важная сейчас студенческая организация, которая поднимает те же вопросы, что и мы.
Ян: Двое из создателей DOXA — Армен Арамян и Маша Меньшикова также являются участниками «АУ». Идея создать университет «вне университета» возникла в диалоге между нами. Поэтому DOXA связана с нами, анонсирует наши мероприятия в своем телеграмм-канале, у нас есть много общих тем.
Элла: DOXA тоже пытается наполнить пространство между разным студенчеством, сплотить разные группы интеллектуалов, которые живут своей внутренней университетской жизнью, хотя у них есть и общие проблемы, и общие интересы. Дискуссия между ними может быть очень продуктивной. Но надо понимать, что у нас нет какой-то иерархии. DOXA не управляет нами и не учредила наш проект. Мы сотрудничаем, но у нас своя команда.
Ян: Это параллельные инициативы. Одна из проблем Антиуниверситета, что нас, как и DOXA, видят как сугубо «вышкинские» проекты. Все-таки у DOXA половина аудитории — выпускники и студенты Вышки, и у нас пока такая же публика. Мы стараемся от этого уйти. Такая монополия и чрезвычайный централизм — это очень плохо. Хочется, чтобы источников знания и точек активности было больше.

Вы писали в фейсбуке, что были уверены в провале, но открыли «АУ» вовремя. Почему было такое ощущение?
Элла: Мы стараемся быть честными, открытыми и рассказывать все как есть, чтобы не выглядело, что мы очередная цементированная бюрократическая структура. Поэтому мы написали, что мы чуть было не продолбали всё, но сейчас всё хорошо.
Ян: Мы — низовая организация. Мы пытаемся организовываться горизонтально, без начальников, чтобы все идеи были услышаны. Это всегда сложнее.
Как собралась команда, которая работает сейчас над «АУ»?
Ян: Мы обсуждали проект все вместе, пытались учесть интересы каждого из нас. С тех пор мы встречаемся, конечно, время от времени, но вчетвером собираемся крайне редко, в основном работаем на удаленке. Это иногда затрудняет поиск решений. Но мы — активисты и всегда работаем не в одном, а сразу в нескольких проектах.
Элла: Люди привыкли работать в иерархических институциях. Считается, что пока тебя кто-то не пнет, у тебя не наступает ответственность. Мы стараемся работать по-другому.
В работе со студентами также будет использоваться горизонтальная система?
Элла: Это сильно зависит от преподавателя, мы не цензурируем их и не давим. Создатели курсов сами определяют, как будут вести свой курс. У кого-то, как в случае с Татьяной Левиной и с курсом «Аффекты присутствия», приглашенные гости читают доклады и участники семинара обсуждают их. Журналист и создатель moloko+ Паша Никулин делает мастерскую по small-media. Предполагается, что это более горизонтальный формат, когда все пишут тексты и обсуждают свои проекты. Катрин Ненашева делает мастерскую по арт-активизму, где все придумывают собственные акции и перфомансы.

Лично я не сторонник лекционного формата, потому что у него минимальный КПД. Это наговаривание информации как обязательная часть университетского образования не имеет смысла. Это моя позиция, не все наши преподаватели ее разделяют, но мы никому её не навязываем.
Ян: Есть даже исследования, которые показывают, насколько формат двухчасовой лекции не работает на запоминание и приобретение каких-то навыков. Это средневековый способ передачи информации. Книга была у одного человека и он зачитывал её остальным, чтобы они записали некое эксклюзивное знание. По-немецки она до сих пор называется Vorlesung (от нем. «vorlesen» — читать вслух — Прим.ред.). Когда я был студентом, профессора действительно приходили и читали нам вслух по два часа. Теперь мы имеем другой доступ к информации, но сам формат изменился незначительно. Многие университеты сейчас вводят онлайн-лекции, это помогает охватить более широкую аудиторию. Но на самом деле такие лекции лишь воспроизводят старые идеи, в них нет никакого взаимодействия — основы успешного обучения. Онлайн-лекции работают для «Арзамаса», но они не могут быть основой университетского образования.
За счет чего вы существуете, если все курсы бесплатные?
Элла: Мы живем на свою зарплату, у нас нет финансирования. Место на сайте нам предоставила DOXA, все площадки для курсов тоже дружественные — мы им не платим. Мы тратим только свое время, а время тоже дорого.
Ян: Монетизировать «АУ» невозможно, вся идея состоит в том, что наша организация открытая и учиться в ней можно бесплатно. Я думаю, что мы сделаем только какой-то краудфандинг для оплаты преподавателей.
Элла: Нам бы не хотелось, чтобы преподаватели работали бесплатно. В конце концов они тратят свое время. Может, мы будем какой-то грант искать, не знаю, пока мы только стартовали и у нас ничего нет.
Сейчас набор на курсы закрыт?
Элла: Нет, у нас был закрыт набор инициатив, потому что прислали много заявок на организацию курсов. На сами курсы и сейчас постепенно набирают людей. Набор на курсы Никулина и Ненашевой действительно закрылся, но на многих занятиях вообще свободное посещение. Еще идет набор на курс по неолиберализму Вадима Квачева, кроме того, любой желающий может ходить на лекции по советскому кино, мы их анонсируем каждую неделю. За обновлениями можно следить на сайте и в наших соцсетях.
Нужен ли какой-то определенный уровень знаний, с которым человек может прийти на курс?
Элла: Это зависит от преподавателя и того курса, который он делает. Паша Никулин говорил, что он будет рад видеть тех, у кого уже есть собственный проект. Катрин Ненашева писала в заявке, что опыт и отношение к искусству не важны. Конечно, более академические темы требуют бэкграунда и без него будет сложно все это понять. С другой стороны, всегда можно попросить, чтобы тебе дали какую-то литературу, и постепенно разобраться в этой теме.

Ян: У нас не очень сложные курсы.
Элла: Да ладно, теория аффекта — это не сложно? В любом случае на сайте мы пишем, на кого рассчитан курс, стараемся людей в этом плане сориентировать.
Почему на обложке «АУ» стоит фотография с акции протеста Колумбийского университета 1968 года?
Ян: Это я поставил! Я искал какую-то картинку с содружеством студентов, и это оказалось очень трудно. Мне хотелось, чтобы было очевидно, что это про студентов и для студентов. Но все фотографии, которые я находил, были сделаны либо на очень формальных встречах, либо это были пропагандистские фотографии из университетов, где студенты фальшиво улыбаются перед камерами напротив новых университетских зданий или парков. Потом я нашел эту картинку и выбрал ее. Но никакого подтекста здесь, конечно, нет.
Элла: Соцсетями и сайтом занимаюсь я, поэтому еси вы ощутите, что концентрация дурацких мемов про Фуко и Делеза в вашей ленте как-то возросла в последнее время, возможно, винить надо меня.
«АУ» находится в оппозиции к академическому университету?
Элла: Мы располагаемся между большими институциями и не хотим социализироваться в привычном смысле этого слова, но мы не делаем что-то в пику кому-то.
Ян: Идея «АУ» возникла как критика университета как институции, как места создания знания. Это не оппозиция, мы просто делаем то, что они не делают, хотя должны.
Элла: Мне кажется, наша деятельность только поможет университетам развиваться, увидеть собственные проблемы и как-то измениться. Нужно реформировать как минимум нагрузку преподавателей и студентов. У студентов сумасшедший график, они не успевают ничего толком читать. Мы обязательно в рамках «АУ» будем устраивать отдельные дискуссии о том, как нужно изменить университетскую систему.
Ян: Я сравниваю сегодняшнюю ситуацию со своим студенческим опытом в Венском университете: у меня была нагрузка шесть лекций в неделю. И это не последний университет в мире. Дело не в том, чтобы забить все свободное время человека, а наоборот, дать ему сконцентрированные навыки и дискуссии, с которыми он продолжит работать самостоятельно.
Элла: Чем больше у студентов инициативы и самостоятельности, тем лучше. Я смотрю на своих студентов в Вышке и вижу, что они очень классные, что они многое хотят делать, они инициативные. Поэтому я считаю, нам такая система подходит.
Ян: У меня был очень хороший преподаватель в Австрии, на одном из первых семинаров по истории социологии он сказал, что не хочет, чтобы мы с ним соглашались. Он был такой пост-пост: сказал нам, что он не пророк истины, но хочет научить нас, как создавать научные аргументы. Я бы сказал, что университет должен быть не местом истины или местом знания, а местом, где научат, как узнать.
Элла: Я тоже своим студентам сказала, если вы находите ошибку в том, что я говорю, я ставлю вам дополнительный балл к оценке. По-моему опыту, треть студентов всегда очень инициативные и активные, треть совсем неинициативные, но если их пинать, то они тоже особо ничего не делают, находят способы. А главное, им не становится интереснее. Треть где-то посередине. Часто люди ничего не хотят, просто потому что они устали. У меня был семинар, на котором ребята совсем не хотели говорить. Я их спрашиваю: «Вам совсем неинтересно?» А они отвечают: «Мы так устали. Начало года, а мы уже ничего не соображаем». Вот и вам и причина.
Ян: Поэтому когда мы на «Культурах критики» начали делать семинары с групповыми дискуссиями, мы стали раздавать всем маленькие тексты. Нужно было подготовиться за 40 минут и потом сделать маленькое выступление. Это тоже какое-то решение проблемы нехватки времени у студентов. Им можно дать уменьшенные тексты, чтобы они прочитали их вместе и подготовились прямо на семинаре.
Должна ли быть политизирована образовательная площадка?
Элла: Я бы начала с того, что она уже политизирована. Университет не существует в вакууме, тем более в нашей стране. И университеты, и студенты подвергаются давлению со стороны государства. В этих условиях мы не можем говорить о том, что политики в университетах нет. Дальше мы можем обсуждать, что с этим делать. Можно пытаться закрыть глаза и говорить, что мы ничего не видим и занимаемся наукой. Можно попытаться это проблематизировать. Если есть политика, пусть она будет разная. Пусть в Вышку приезжает не только Песков, но и Соболь. Либо ни того, ни другого. Мы можем рассуждать о том, как делать, чтобы не было одной довлеющей силы и одной определяющей повестки.
Ян: Я тоже не вижу возможности сделать университет вне политики. Как историк науки могу сказать, что эта дискуссия про университеты вне политики происходит постоянно. Так же, как до этого была дискуссия про университеты вне религии. Причина, по которой эта дискуссия приходит снова и снова, заключается в том, что нет никакой возможности создать университет без политики, да и никому не нужен такой институт.
Элла: Если говорить о связи науки и политики, то здесь, с моей точки зрения, ученый должен стремиться к тому, чтобы его политические воззрения не сильно влияли на результат исследования, но они в любом случае будут определять его фокус. Мы не можем от этого совсем уйти, процесс исследования не может быть нейтральным. Это нужно все время осмысливать.
Вы не боитесь давления из-за связи с DOXA?
Элла: Я не боюсь. Я шестой год в феминизме и ничего страшного. Пока на нас не давили. Мне так надоело цензурировать себя и всех бояться. Хочется противостоять этой тенденции и не взращивать страх внутри. Тем более, что совершенно непонятно, как возможно обезопасить себя, каковы правила игры. Они же все время меняются. То, что можно было говорить и делать вчера, сегодня уже нельзя, и так всё время.
Ян: Когда у нас в «Культурах критики» проходили мероприятия, связанные с политикой, у меня были проблемы с телефоном и компьютером за неделю до и после мероприятия. Ничего подобного сейчас не происходит, видимо, «Культура критики» была более политической, чем «Антиуниверситет». Как и сказала Элла, неясно, что запрещено, а что нет, поэтому страх только сделает вас параноиком.
Какова для вас роль университета сегодня?
Элла: Я хочу и дальше работать в университете и нигде больше работать не хочу. Я перешла на более низкую зарплату, когда пришла преподавать, но это мой выбор. Мне нравится моя работа. Я бы хотела, чтобы университет был центром дискуссий, центром прогрессивных идей и решений, которые развивают общество. Но это в идеальном мире. Хотя и сейчас, мне кажется, это все равно получается, потому что в университете появляются классные прогрессивные студенты и преподаватели.
Ян: Я полностью согласен. Для этого университеты, и особенно профессора, должны встать на дыбы и начать диалог с обществом, вместо того, чтобы следовать старой идее и нести свет истины людям. Большую часть своей истории университеты не были центрами инноваций или критического мышления, но они привлекают инновационных и критичных людей. Давайте надеяться, что они дадут им возможности для развития.
У «АУ» есть глобальная миссия?
Ян: Чтобы у людей выросла инициатива, и чтобы они не боялись преодолевать любые трудности и воплощали эти инициативы в жизнь.
Элла: В первую очередь, мы мечтаем разобрать все сообщения которые нам прислали. А еще стать площадкой для свободной дискуссии, для развития новых форм знания. И связывать между собой совершенно разных людей из разных социальных классов и с разным опытом.
