Фотограф Евгений Фельдман долгое время работал в «Новой газете», издавал фотоальбомы, а в 2018 году запустил «Глянцевый самиздат СВОЙ». Он поделился с «Цехом» советами для начинающих фотографов и рассказал, почему верит в краудфандинг и больше не хочет снимать войну.
«Тех, кто снимал без аккредитации в рок-клубах, охрана часто била»
В журналистику я попал случайно: учился на психфаке, но мне не нравилось, как там преподавали. Я ходил на рок-концерты, митинги, футбол, там фотографировал, а кадры публиковал в ЖЖ (платформа для блогов, популярная в нулевых — прим.ред.). Сначала я снимал на мыльницу, потом родители подарили мне первую зеркалку. Мне нравилось фотографировать, но хотелось получить аккредитацию от СМИ, — тех, кто снимал в рок-клубах без нее, охрана часто била.
На третьем курсе я подружился с Верой Кичановой, которая тогда строила либертарианскую партию. Вера стажировалась в «Новой газете» и привела туда меня. Это было в начале 2011 года. На митинге «Стратегии-31» задержали Бориса Немцова и арестовали на 15 суток, что привело к протестам у изолятора. И так получилось, что в это время у «Новой газеты» все разъехались, а я как раз был в Москве и как электровеник бегал и снимал все пикеты и бесконечные задержания.
Первые два месяца я работал впустую — забивал всю новостную колонку на сайте, но при этом в самой газете никто не знал о моем существовании. К маю я стал сотрудничать с «Новой» на постоянной основе и уже поехал в первую командировку.
«Я снимал абсолютно всё: утром суд, днем пикет, вечером хоккей»
Я никогда не учился фотографии — все узнавал на практике. В течение нескольких лет у меня было по 2-3 съемки в день, работа без выходных. Я снимал абсолютно всё: утром суд, днем пикет, вечером хоккей.
Отсматривал тысячи чужих фотографий, все что мог найти уровнем выше своего, смотрел всё, что выходило у «РИА Новостей», ТАСС. Потом я стал снимать лучше и смотрел уже фотографии Reuters, затем фотоагентств Noor и Magnum. Следующий шаг — скупал чемоданами книги в нью-йоркских магазинах. Сейчас я, наоборот, уже почти ничего не смотрю — мне кажется, важно не забивать свою голову клише. Иногда что-то попадается на глаза, и я стараюсь, наоборот, максимально погрузиться в зацепившее. Например, гениальную серию Tokyo Compression Майкла Вулфа — про людей, которые в утренней давке прижимаются к стеклу в токийском метро и в электричках.
У меня не было наставника. Долгие годы я работал с выпускающим редактором Женей Ширяевым, с которым мы много советовались. Со временем, мне кажется, он стал моим фоторедактором.
Я не придерживался четкой карьерной логики. Обычно это устроено так: ты работаешь с одним или несколькими изданиями, а потом уходишь на фриланс. Дальше в этом свободном плавании ты дрейфуешь либо в рекламу, как Макс Авдеев, либо в сторону Парижа, как Дмитрий Костюков. Я тоже ушел на фриланс, но по-прежнему искренне погружен в то локальное, что снимаю в Москве, — протесты, процессы, российские новости. Я пытаюсь на них смотреть шире, чувствовать ткань этих процессов, поэтому я одновременно на своей волне и все равно все годы нахожусь в рамках большого длинного сюжета.
6 советов начинающим фотографам от Евгения Фельдмана
- Учитесь на практике, снимайте всё, что видите, придумывайте истории. Главная проблема — найти, где опубликовать эти кадры и заработать денег. Я верю в инициативу: сначала снимаешь, потом предлагаешь кадры редакциям. Ты не можешь быть фотографом и стесняшкой одновременно.
- Пользуйтесь соцсетями. Если находитесь на месте событий, пишите об этом, в первую очередь в твиттер, я его дикий фанат последние лет восемь. Я совершенно прошляпил инстаграм на взлете — писал туда на английском и не ставил новостные фотографии. В итоге все мои эстетства не привлекли англоязычную аудиторию. Те, кто знали меня по репортажам, не понимали, зачем это. Спешно пытаюсь исправиться — и, кажется, начинаю понимать, как там все работает, но твиттер всё равно злее и веселее!
- Вкладывайте все деньги в технику. Это самая важная инвестиция в себя. Точную стартовую сумму сказать сложно. Сейчас происходит важная штука на рынке — появляются беззеркалки, которые стоят дешевле. Мне пока не нравится, как они работают, но очевидно из-за них произойдет качественное изменение рынка, и вся техника станет доступнее.
- Учите английский. Роскошь выбирать, с кем работать, появляется из потенциальной возможности работать со всеми. В свою очередь эта возможность возникает, когда ты говоришь по-английски. Я учил язык в школе и с репетитором. На первом курсе я посмотрел сериал «Друзья» на английском и ощутил, что это живой язык, на нем можно говорить. Я много работал в США во время выборов, и в это время уже свободно понимал речь Дональда Трампа на митинге.
- Сами создавайте себе рынок. Камеры есть у всех, в новостной фотографии невозможно конкурировать с очевидцем с айфоном в руке, независимые издания закрываются. Одновременно с кризисом на традиционном медиарынке у огромного количества площадок существует потребность в фотографиях и фотоисториях, о которой они и сами могут не знать. Не стесняйтесь предлагать свои работы тем, кто, кажется, ничего такого и не публикует. Несколько самых важных для меня заказчиков работают только со мной просто потому, что никому и в голову не приходило снимать для них.
- Постарайтесь найти возможность отказаться от денег. В 2014 году меня звали из «Новой газеты», где я получал 40 тысяч рублей, в ТАСС на 120 тысяч. Я выбрал совесть. Я и сейчас стараюсь сохранять возможность отказываться от денег. Мне повезло: у меня есть роскошь решать, с кем я работаю, что фотографирую и одновременно делать площадку для своих долгих проектов. Я не снимаю свадьбы и корпоративы и могу позволить себе отвечать «нет» на некоторые коммерческие предложения. Стараюсь не сотрудничать с государственными изданиями, с теми, кому не доверяю — и работать с теми, кого читаю и так.
«Я убьюсь, но сделаю кадр»
У меня всегда хватало наглости, я запросто мог подойти к любому человеку и сфотографировать его. Когда меня вежливо просят не снимать, я этого не делаю. Если человек грубит, то принципиально фотографирую и публикую. На меня накатывает волна бешенства, когда мне запрещают снимать, а я считаю, что это несправедливо. Если я снимаю на рынке в Орске и кто-то начинает хамить, звать ментов, то я убьюсь, но сделаю кадр. В первый год работы меня очень много задерживали, потом я просто нашел интонацию, с которой нужно говорить с полицией. С тех пор меня задерживали всего дважды.
Несмотря на всю наглость, я, как и многие, страдаю синдромом самозванца, просто выражается он иначе. Я безумно сомневаюсь в каждом шаге. Моя жена Наташа знает, как я трясусь, запуская очередной краудфандинг. Каждый раз мы думаем, что никто не придет, и мы ничего не соберем. Я несколько ночей не спал, когда мы работали над первым номером журнала. При этом я продолжаю этим заниматься, и у нас все четко спланировано, мы все успеваем. Во мне много страхов, фобий и паник, но они не мешают. В психологии есть параметры функциональности и дисфункциональности. Синдром самозванца, неуверенность в себе и сомнение, что твое дело кого-то заинтересует, — все это в моем случае не выходит за рамки функциональности.
«Наш самиздат — глянцевый, это намеренный оксюморон»
Я выпустил три довольно дорогих фотоальбома, самый дешевый из которых стоит 1200 рублей, но мне всегда хотелось придумать что-то более доступное. Для книги же нужна большая история — под одной обложкой сложно склеить 3-4 сюжета на одну тему.
Из таких размышлений вырос «Глянцевый самиздат СВОЙ» — журнал, в котором каждый номер посвящен фотоисториям одного автора на одну тему. Это более доступный и гибкий формат, в котором можно выпускать куда более разнообразные сюжеты, и при этом со временем создавать серийность. На мой взгляд — попадание в точку.
Для меня «самиздат» — это ощущение информационной свободы как важнейшей ценности, возведенной в абсолют. Мой дедушка — представитель советской инженерной интеллигенции. Не то чтобы дома у родителей лежала «Хроника текущих событий», но самиздат, конечно, был — Михаил Булгаков, Александр Солженицын, братья Стругацкие. При этом наш самиздат — глянцевый, это намеренный оксюморон. Мы хотим соединить ту свободу самиздата с сегодняшней визуальностью глянца и выглядеть, как Esquire.
«Краудфандинг мне нравится идеологически, но технически и психологически — это сложно»
Сейчас в нашей команде четыре человека. С дизайнером Иваном Степаненко мы познакомились во время его работы в журнале New Times, впоследствии он занимался всеми моими альбомами, а в самиздате, кроме дизайна, помогает с фоторедактурой. Екатерина Пташкина — наш редактор и корректор, занимается в первую очередь текстами. Я отвечаю за краудфандинг и фоторедактуру, а моя жена Наташа помогает на всех фронтах. Самое важное, что у нас коллегиальная логика — все занимаются всем в какой-то степени. Запуск любого проекта упирается в деньги. Наш выход — это краудфандинг, по сути — предзаказ. Самая важная метрика для нас — это процент тех, кто заказал один номер и вернулся за следующим, так делает примерно три четверти наших читателей. На три выпуска журнала мы собрали 800 тысяч рублей и вышли в плюс. Мне очень нравится краудфандинг идеологически, но это сложно технически и психологически.
На сегодня мы издали пять номеров, шестой на подходе. Нечетные выпуски — с моими историями: про кампанию Навального, чемпионат мира по футболу и лиричный — про Москву. Четные — других авторов: второй — с работами Пулитцеровского лауреата Сергея Пономарева про Кабул и Лондон, которые раньше не публиковались в России; четвёртый — с фотографиями Игоря Мухина про девяностые; шестой — с кадрами подводного и пещерного фотографа Виктора Лягушкина. Тема выпуска всегда придумывается по-разному. Свои номера я планирую долго, чужие — как пойдёт. К Пономареву я пришёл сам и мы начали комбинировать разные его уже снятые истории. В случае с Мухиным — я давно хотел что-нибудь собрать про 90-е и искал автора с неопубликованным архивом. Автор фотографий из шестого номера, Виктор Лягушкин, сам мне позвонил и предложил идею. Он снимает для National Geographic в пещерах и морях, его кадры — это Байкал, микроорганизмы в Белом море, снег, идущий под водой. Все это совершенно непривычное для меня, в том числе и в плане этики — поэтому и интересно в это погрузиться, собирая историю.С одной стороны мне хочется, чтобы меня читала большая аудитория, с другой — мне совершенно нормально издавать журнал, который выходит тиражом 500-900 экземпляров. Я понимаю, что эти 500 человек прочитают очень глубокую вещь, в которую вложено много работы. У нас есть большая рассылка на пять тысяч человек — это те, кто купил хотя бы один наш журнал или книгу. Пик заказов случается после моих писем этим подписчикам с подробным рассказом о проекте. Для меня это абсолютное чудо — люди тратят весомую сумму, столько стоит очень вкусный бургер или три чашки кофе. И возвращаются потом снова и снова.
«Покупайте технику и не рассчитывайте на что-то иллюзорное»
Я перестал себя называть фотожурналистом после того, как меня ужасно гнобили за проект «Это Навальный». Все ленились его посмотреть и понять, что он довольно сложно сделан. Это история, которая рождалась в том числе из конфликта с компанией, очень болезненно. С тех пор я спокойно называю себя документальным фотографом, чтобы никто не цеплялся.
Для меня история важнее кадра. Я никогда не работал через символы и не понимал ценность символа как такового. Мне интереснее серия фотографий и лаконичность для меня вовсе не обязательна. Я всегда выбирал 15-20 фотографий с митинга, отбирая жестче, чем было принято в «Новой газете» или «Коммерсанте». Но в New York Times, например, публикуют галереи из 5-7 фотографий. Мне кажется, такая нарочитая лаконичность — не совсем правильный подход.
Войну я снимать больше не собираюсь. Я оказался на войне однажды и случайно: приехал снимать Майдан, а он превратился в уличную войну, из которой выросла война настоящая. Не могу сказать, что мне было очень плохо в процессе, парадоксальным образом мое решение не связано с волнением. Та война была уникальной — ты мог работать с двух сторон от фронта. Единственно важным мне казалось снимать то, что происходит с мирным населением, а с ним на любой войне происходит примерно одно и то же. Я не испытывал никаких иллюзий, что мои фотографии эту войну остановят. Мне было важно просто быть честным перед собой и своими читателями.
Единственные лекции, которые я читаю, — как структурировать большие истории. Если вы хотите издать журнал или книгу, я могу рассказать, как. Этим мало кто занимается, особенно с помощью краудфандинга на большую аудиторию. Пошагового рецепта в этом случае быть не может. Совет, который может дать журналист, основан на принципах — нужно быть честным и прозрачным в отношениях с аудиторией. Для меня в этом смысле очень важен был проект с Навальным. Мне принципиально было проговорить, что я нейтрален: я делаю это за деньги кампании, но она публично гарантирует мою независимость.
Я знаю фотографов, в том числе украинских, которые успешно работали с западными изданиями, ездили на их курсы. В итоге весь 2016 год они просидели на этих курсах, а потом вернулись в страну, где уже ничего не происходит, и снимать нечего. Они могли бы стать главными украинскими фотографами, делать книжки или проекты, которые в моменте формулируют историческую память. Или могли бы снимать всё для всех изданий. Вместо этого они познакомились с какими-то западными редакторами, которые теперь им ничего не заказывают. Мой совет — вкладываться в технику и работать, а не рассчитывать на что-то иллюзорное.