Екатерина Ожиганова окончила филфак СПбГУ, отучилась год в магистратуре Страсбургского университета, бросила, начала работать моделью и узнав, как устроена эта сфера, решила, что там не обойтись без правозащитной организации. Так появилась НКО Model Law. Сейчас вместе с еще двумя коллегами — юристом Жюльет Альбу и антропологом Джулией Менситьери — они помогают моделям остаивать свои права. Катя рассказала «Цеху», почему не осталась на второй год во французской магистратуре, за какую работу модель во Франции никогда не получит гонорар и как пост о поведении кастинг-директоров Balenciaga повлиял на появление ее НКО.
«От французской магистратуры было ощущение, будто я вернулась на первый курс петербуржского филфака»
Я с детства учила языки: сначала английский в гимназии, а потом после первой поездки во Францию внимание переключилось на второй иностранный — французский. Три года я занималась в Institut français, потом победила во Всероссийской олимпиаде по французскому и автоматом поступила на филфак СПбГУ. После окончания бакалавриата я решила поехать в магистратуру во Франции.
Поступить во французский вуз достаточно просто — это не как в России, где можно поседеть в 11 классе. К тому же, в государственных вузах тогда образование было бесплатным для всех. С прошлого учебного года, к сожалению, произошло изменение — студенты не из Европы должны платить повышенный университетский взнос: 2 770 евро за год бакалавриата и 3 770 евро за год магистратуры или докторантуры. Иностранные студенты могут получить стипендии — полный список приведен, например, на сайте Campus France. Гранты бывают двух видов: тот, в который входит всё (университетские взносы, страховка, общежитие, плюс ежемесячная стипендия в размере 750 евро) и сокращенный — он покрывает только обучение и страховку. Жить на эту сумму можно, если не в Париже. Получить грант оказалось довольно легко: я выбрала несколько университетов, предоставила диплом об окончании бакалавриата, мотивационное письмо, рекомендацию от преподавателя и еще ряд документов.
Изучив все вузы, я остановилась на Страсбургском университете — там был факультет гибридного обучения: перевод и обработка естественного языка (NLP). Я ехала туда с большими ожиданиями, но в итоге разочаровалась. Во-первых, я думала, что в магистратуре встречу людей, которые обладают серьезными знаниями. На деле, было ощущение, что я вернулась на первый курс филфака. Во-вторых, я надеялась, что у нас будет много часов по коду, но для уровня магистратуры их было до смешного мало. Тем не менее, это были мои любимые занятия: мы изучали программирование, которое применимо именно в лингвистике. Благодаря магистратуре я, например, заинтересовалась темой, связанной с фонетикой и автоматическим упрощением текстов для людей с особенностями развития.
«Когда я сказала родителям своего французского друга, что бросила магистратуру, они были в ужасе»
Первый год магистратуры я окончила с хорошими баллами. Со вторым возникла проблема — стипендия покрывает только один год магистратуры. Я обсуждала этот вопрос с Campus France: я окончила первый курс, не порчу имидж университета, но завершить обучение у меня нет финансовой возможности. В Campus France долго сокрушались, говорили, что мой случай — не единственный подобный, но сделать они ничего, увы, не могут. В итоге я решила бросить, тем более, что во Франции ты можешь окончить магистратуру «когда-нибудь потом»: для этого нужно показать, какие дисциплины у тебя были на первом курсе и выбрать, что ты хочешь изучать дальше.
Другое дело, что сфера трудоустройства во Франции жестко регулируется: хочешь быть секретарем — окончи курсы секретаря.
Здесь очень трудно пойти и устроиться «не по специальности», поэтому, когда я сказала родителям своего французского друга, что бросила магистратуру, они были в ужасе.
В 2016 году я спонтанно решила снова поступать — в небезызвестную Royal Academy of Fine Arts Антверпена на отделение Моды и дизайна под началом дизайнера Walter Van Beirendonck, a place to be, если ты хочешь стать дизайнером одежды. Еще подростком я занималась пленочной фотографией, много снимала музыкальную андеграунд-сцену Петербурга, затем перешла на портретную съемку. Но в России у меня всегда была четкая установка, что учиться нужно там, где тебе гарантированно дадут профессию. Поэтому переводческая стезя казалась чем-то более обоснованным, чем условная Муха или Школа Родченко.
Для поступления необходимо было сдать двухдневный экзамен по рисунку, представить портфолио и пройти собеседование. Я никогда не рисовала, поэтому за полгода до отбора попросила своего бойфренда-иллюстратора научить меня этому. Кроме того, я сверстала и напечатала книгу со своими фотографиями. Каким-то чудом я оказалась среди 25 отобранных претендентов, но оказалось, что беслатно учиться я не могу: даже с картой резидента Франции, я считалась иностранным студентом. Учиться предстояло 5 лет, а один год для иностранного студента стоил на тот момент 6 825 евро. Стоимость создания одной коллекции в конце учебного года — 10—50 тысяч евро. Я поняла, что с этой мечтой мне придется распрощаться.
«Не оплачивается самая видимая работа — съемки для журналов»
В модельном бизнесе я оказалась случайно, до 2014 года я с этим миром никогда не соприкасалась. В один из приездов из Страсбурга в Париж местный приятель предложил отправить мою фотографию своему знакомому, который работал в модельном агентстве и в журнале об уличной моде WAD. В 2014 году как раз был расцвет стрит-фэшн, все искали не типичных русских красавиц, а необычные лица. Через день после того, как мы отправили фото, мне перезвонили, предложили встретиться и сразу стали ставить на разные проекты. Еще через некоторое время я подписала контракт с мужским модельным агентством, в котором была единственной девочкой.
Первые съемки прошли приятно: вместе с фотографом, визажистом и стилистом мы сделали мне кадры, которые агентство могло бы показывать клиентам. А потом было мое первое шоу на французской Неделе моды — показ местной марки Andrea Crews. За участие в нем со мной расплатились пальто. Через некоторое время я узнала, что эта же марка повесила на витрине бутика в Париже мою фотографию, причем магазин находился в 200 метрах от моего агентства, но никто этого не заметил. Никаких имиджевых прав мне не удалось добиться, но свою фотографию с витрины я их заставила снять. Думаю, тогда и было положено начало моей правозащитной деятельности.
После этой истории я начала общаться с другими моделями, фотографами, агентами, спрашивала, часто ли они не получают денег за работу. Выяснилось, что в модельном бизнесе во Франции есть несколько проблем. Одна из главных — статус модели: ты можешь быть только наемным работником, но не фрилансером, как в большинстве стран.
При этом на каждый отдельный проект ты оформляешь трудовой договор, в котором являешься наемным работником, агентство — пособником, а заказчик — финальным клиентом. Из-за этого статуса во-первых, с тебя сдирают невероятные налоги; во-вторых, ты не можешь контролировать свои трудовые отношения с клиентом. Интересно, что не оплачивается самая видимая работа — съемки для журналов. Это адский труд: 10 часов ты стоишь на ногах, в лицо светит прожектор, тебя перекрашивают, переодевают, а потом — отпускают без оплаты. При этом, в трудовом кодексе Франции написано, что человек не может работать бесплатно. Журналы выкручиваются: составляют часовой контракт, платят минимальную сумму, а агентства на это соглашаются, обосновывая тем, что такая работа принесет модели известность. К сожалению, эта практика распространена во всем мире, за исключением, пожалуй, Германии и Японии.
«Я сама изучила легальную часть бизнеса, у которого очень странный статус в стране»
Первое время я продолжала существовать в этой системе: соглашалась на бесплатные съемки, параллельно зарабатывала деньги переводами с русского, английского, французского. Подтолкнула к действию меня одна история, которая началась с поста известного американского директора по кастингу Джеймса Скалли. Он рассказал, что кастинг-директоры Balenciaga закрыли девушек на лестничной площадке без воды и еды на три часа, а сами ушли на ланч. В ответ на это известный в профессиональной среде сайт Models.com опубликовал опрос: «Как, по вашему мнению, должны относиться к моделям?» Можно было ответить как анонимно, так и с именем. Я выбрала второй вариант, написала, что думаю, но не указывая ни на кого пальцем. Помимо уже перечисленных проблем, я назвала психологическую уязвимость моделей: весь график находится в распоряжении агентства, иногда ты узнаешь о работе (часто неоплачиваемой) за 24 часа. Еще одна беда — гигиена, об этом в комментариях писали многие.
Повезло, что визажист работала в классном агентстве: я написала им и попросила возместить траты на врача. Они молча все компенсировали — думаю, репутационно им бы это стоило дороже. Наконец, недели моды — самое важное событие. Все начинающие модели ездят на них в долг, агентство платит за билеты и апартаменты, цена которых часто в пять раз выше рыночной. Но никаких гарантий у тебя нет: неделю ты бегаешь по городу и ждешь, утвердят тебя на показ или нет — все решается за 2-3 часа до начала. Конечно, агентство не требует сразу компенсировать долг, его частично изымают с каждого твоего последующего гонорара. Все это я упомянула в комментарии, после чего директор агентства закатил мне истерику, но, к счастью, его удалось успокоить.
Прочитав все комментарии на сайте, я поняла, что нужно что-то делать. Как раз тогда началось движение #metoo, это было отличное время, чтобы стартовать. Сначала мы с моей на тот момент подругой, тоже моделью, решили написать профессиональный манифест. Обсудили его с другими знакомыми моделями, показали им наши наброски, убедились, что все, что мы перечисляем, релевантно. Несмотря на то, Франция известна своей бюрократией, зарегистрировать ассоциацию оказалось достаточно просто, для этого даже необязательно иметь гражданство. Нам повезло сразу получить огласку в национальной прессе — например, в Le Monde вышла статья на всю полосу с фотографией. Еще до официального запуска мы отправили манифест всем агентствам, но получили ноль ответов, никто не верил, что из этого что-то получится. Зато после публикаций в СМИ на нас вышел профсоюз модельных агентств.
Через некоторое время на нас вышли адвокаты, которых интересовала эта тема, поэтому они были готовы работать бесплатно. Одна из них, Жюльет Альбу (Juliette Halbout)осталась стала частью команды — ей 30 лет, она специалист по трудовому праву, работает в хорошем агентстве. Получить государственное финансирование НКО очень трудно: количество средств ограничено, их выдают организации спустя несколько лет деятельности, если ее признают общественно полезной. Ассоциации могут существовать и за счет взносов членов, но в случае с нашим бизнесом это тяжело — все модели разных возрастов и граждане разных государств, поэтому пока мы отказались от идеи обязательного членского взноса.
Первое, что я сделала, когда мы запустили НКО, — начала призывать моделей внимательно читать их контракты или приносить нам, чтобы мы сами проверяли важные моменты. Я никогда не училась на юриста, только занималась юридическим переводом. В этом вопросе пришлось самообразовываться — читать книги, тематические сайты, чтобы понимать, на какие моменты в договоре обращать внимание. Фактически я сама изучила легальную часть бизнеса, у которого очень странный статус в стране. Кроме юриста, с нами работает известный антрополог Джулия Менситьери, автор нашумевшей книги «Самая прекрасная работа в мире» о модной индустрии, которая вышла как раз в год появления нашего НКО. Джулия проводит аналитическую работу, пытается определить тенденции бизнеса, чтобы мы могли не только решать уже существующие проблемы, но и понимать, в какой момент и почему они появляются. Она же приглашает меня на конференции в разные школы мод. Мне кажется, это очень важно — выступать перед будущими дизайнерами, стилистами, чтобы они понимали нынешнюю ситуацию с их коллегами — моделями, и в будущем обращались с ними иначе.
Все самое важное и интересное собираем в нашем Telegram
