Красное и грязное. Как я учился шибари у обитателей московской коммуны

Ши­ба­ри — япон­ское ис­кус­ство бон­да­жа. Спе­ци­аль­ной ве­рев­кой нуж­но свя­зать парт­не­ра, стес­нить его в дви­же­ни­ях и та­ким об­ра­зом вый­ти на но­вый уро­вень до­ве­рия друг к дру­гу. Или про­сто хо­ро­шо про­ве­сти вре­мя. Секс тут — лишь одна из оп­ций, необя­за­тель­ная. Что­бы по­стичь ис­кус­ство ши­ба­ри, Иван Шар­ков по­се­тил об­шар­пан­ную треш­ку на окра­ине Моск­вы, в ко­то­рой жи­вут, ищут ост­рых ощу­ще­ний и стро­ят ком­му­ну мо­ло­дые люди сво­бод­ных взгля­дов.

Воз­раст­ное огра­ни­че­ние 18+

Из со­об­ра­же­ний кон­фи­ден­ци­аль­но­сти все име­на соб­ствен­ные из­ме­не­ны или скры­ты

«Про­сти, но ты вы­гля­дишь как по­пуск. Прям на­сто­я­щий по­пуск»

Гена — вы­со­кий, ат­ле­ти­че­ско­го те­ло­сло­же­ния юрист. Я (пол­но­стью оде­тый) вишу у него меж­ду ног. Меня свя­за­ли крас­ной ве­рев­кой. Я вишу и не могу со­про­тив­лять­ся.

Руки за спи­ну, за­хва­ты­ва­ем лок­ти ру­ка­ми. Обо­рот во­круг за­пя­стий, по­том вто­рой. Пе­ре­хлест. Даль­ше трой­ной обо­рот под сос­ка­ми. Пе­ре­хлест за спи­ной — и еще три обо­ро­та во­круг ту­ло­ви­ща, чуть ниже клю­чиц. Грудь стес­ня­ют две ту­гие пет­ли. Меж­ду ними округ­ли­лись две са­мые что ни на есть сись­ки, обыч­но рав­но­мер­ные и не вы­да­ю­щи­е­ся. В зер­ка­ле, на­про­тив ко­то­ро­го меня свя­зы­ва­ют, сись­ки смот­рят­ся ко­ми­че­ски. По­ми­мо них в от­ра­же­нии я вижу сла­бо­го муж­чи­ну.

Оста­ток ве­рев­ки пол­зет за спи­ну, к со­гну­тым в ко­ле­нях но­гам. Ступ­ни дер­жу под зад­ни­цей, их два­жды опо­я­сы­ва­ет вось­мер­ка, пе­ре­хо­дя­щая в пе­ре­тяж­ки на ахил­лах, а за­тем и в узел. Так ве­рев­ка про­тя­ну­лась от ло­па­ток до пя­ток, сде­лав­шись чем-то вро­де ре­меш­ка огром­ной крас­ной авось­ки, внут­ри ко­то­рой тес­нит­ся мое тело. И вот я вишу меж­ду ног у Гены, ат­ле­тич­но­го юри­ста, ко­то­рый дер­жит авось­ку за ре­ме­шок.

По­ка­чи­ва­ясь, я вижу пе­ред со­бой На­стю. Уто­пая в пыль­ном пуфе, она го­во­рит:

— Про­сти, но ты вы­гля­дишь как по­пуск. Прям на­сто­я­щий по­пуск.

Это прав­да. У меня пот­ный лоб, скорб­ное, из­мож­ден­ное вы­ра­же­ние лица, три све­жих пры­ща на ле­вой щеке, ды­ря­вый но­сок. Так еще и сись­ки сви­са­ют, по­чти ко­лы­шут­ся.

Гена с На­стей при­шли вме­сте. На­стя ав­то­ма­ти­зи­ру­ет про­из­вод­ства, Гена со­став­ля­ет иски неболь­шо­го же­лез­но­до­рож­но­го биз­не­са про­тив дру­гих биз­не­сов, ко­то­рые от­ка­зы­ва­ют­ся пла­тить неустой­ки и тво­рят, по­хо­же, дей­стви­тель­но тем­ные дела. Гена и На­стя здесь за но­вы­ми ощу­ще­ни­я­ми. Так что они уде­ли­ли вре­мя не столь­ко мне, сколь­ко друг дру­гу. Опо­я­сы­ва­ли, свя­зы­ва­ли, де­ла­ли узлы по­ту­же. Пе­ред этим опу­сти­ли меня на пыль­ный неопрят­ный пол с ку­чей ков­ри­ков, ко­то­рые по­сто­ян­но сби­ва­ют­ся под но­га­ми.

Свя­зав и раз­вя­зав Гену, На­стя, за­ску­чав, уса­жи­ва­ет­ся на та­бу­рет. При­но­сят неболь­шую крас­ную плет­ку и пад­дл — ко­жа­ную ло­пат­ку для уве­се­ли­тель­ных шле­па­ний. На­стя бьет себя ими и жа­лу­ет­ся, что не ис­пы­ты­ва­ет но­вых ощу­ще­ний.

На­ста­ет моя оче­редь свя­зы­вать. Моей парт­нер­шей ста­но­вит­ся Кла­ва. Очень кра­си­вая, с тем­но-ру­сы­ми куд­ря­ми и мяг­ки­ми чер­та­ми лица де­вуш­ка. На ней я про­бую со­ору­дить бон­даж «пен­та­грам­ма». Уже не пом­ню, как его де­лать, но суть в том, что­бы при­ве­сти хит­ро­спле­те­ние ве­рев­ки на гру­ди парт­не­ра в вид пя­ти­ко­неч­ной звез­ды.

Кла­ва пах­нет му­ску­сом. И она от меня не в вос­тор­ге. Руки у меня пот­ные, в паль­цах нет ни лов­ко­сти, ни твер­до­сти, от­че­го стеж­ки на ее теле по­лу­ча­ют­ся кри­вы­ми, а узлы — непроч­ны­ми.

Я тоже не в вос­тор­ге. Во-пер­вых, жен­щи­на. Свя­щен­ный со­суд, к тому же незна­ко­мый. Могу ли я ее тро­гать? На­вер­ное, надо спро­сить. Могу тро­гать, го­во­рит. Это не по­мо­га­ет, впро­чем, из­ба­вить­ся от нелов­ко­сти, пока я тяну ве­рев­ку че­рез ее неж­ную при­пух­лую под­мыш­ку.

Во-вто­рых, я буд­то сно­ва в тре­тьем клас­се, по­лу­чил пер­вые крос­сов­ки без ли­пу­чек и учусь за­вя­зы­вать шнур­ки, со­гнув­шись в три по­ги­бе­ли в тес­ном ко­ри­до­ре. Ря­дом мама, мама да­вит, мама дает под­за­тыль­ник, я пла­чу, эти де­биль­ные шнур­ки всё ни­как не свя­зы­ва­ют­ся в де­биль­ный бан­тик.

Пен­та­грам­ма не по­лу­ча­ет­ся. Один уго­лок непо­мер­но длин­ный, дру­гой ко­рот­кий. Вме­сто древ­не­го сим­во­ла у меня вы­хо­дит знак «То­вар года». Кла­ва тя­же­ло взды­ха­ет, сво­дит ло­пат­ки и скреп­ля­ет руки за спи­ной. При­шло вре­мя свя­зать и их. Тут по­лу­ча­ет­ся по­луч­ше, но и от это­го Кла­ва не осо­бо кай­фу­ет.

Про­цес­сом ди­ри­жи­ру­ет Кли­мент в мор­ков­ных вель­ве­то­вых шта­нах и экс­тра­ва­гант­ных оч­ках из крас­но­го пла­сти­ка. Ему 19 лет, 4 из ко­то­рых он свя­зы­ва­ет лю­дей. Он ты­чет паль­чи­ком в ме­сто, где ну­жен узел, и со­ве­ту­ет мне быть по­жест­че.

«Фи­зи­че­ски „Ка­пи­та­ла“ здесь нет»

Ме­сто дей­ствия — неопрят­ная треш­ка на мос­ков­ской окра­ине. Де­вя­тый этаж, едва при­кры­тая вход­ная дверь с бу­маж­ной таб­лич­кой «N-ская ком­му­на». Спо­кой­ное при­вет­ствие.

— Я при­нес зе­фир и пе­че­нье.

— Спа­си­бо, я Ва­ле­ра.

Но ра­зуть­ся всё рав­но нуж­но, что­бы не нести в квар­ти­ру грязь. Впры­ги­ваю в филь­де­пер­со­вые тап­ки и иду за Ва­ле­рой. Он очень вы­со­кий, в ши­ро­чен­ных шта­нах, ко­то­рые всем сво­им ви­дом кри­чат: «Харе Криш­на». На вид Ва­ле­ре от 15 до 40 — и это под­ме­чаю не толь­ко я. На деле — немно­го за 30.

Бы­ва­ют дома, где пах­нет слад­кой пре­ло­стью и хлам по­ко­ит­ся на вся­кой го­ри­зон­таль­ной по­верх­но­сти. Этот имен­но та­кой. Вер­ши­ны шка­фов за­би­ты на­стол­ка­ми для ги­ков и ба­рах­лом: в гла­за бро­са­ют­ся мед­ный ко­ло­коль­чик, ко­то­рый не зво­нит, ржа­вая рюм­ка на тон­кой нож­ке и со­вет­ский утюг.

Осве­ще­ние здесь не для того, что­бы было свет­ло, а для того, что­бы был вайб. Га­ран­ти­ру­ют его две под­ве­шен­ные к по­тол­ку лам­поч­ки, укры­тые сво­е­го рода пла­фо­на­ми из по­лу­про­зрач­ной де­ко­ра­тив­ной бу­ма­ги.

В дру­гих ком­на­тах — сто­лы с ком­пью­те­ра­ми, неза­сте­лен­ные кро­ва­ти. И сно­ва шка­фы и шка­фы, пол­ки и пол­ки с пыль­ны­ми, лип­ки­ми ве­ща­ми, по­те­ряв­ши­ми вла­дель­цев и вы­шед­ши­ми из упо­треб­ле­ния, — ве­ща­ми, про­па­жу ко­то­рых по от­дель­но­сти едва ли кто-то за­ме­тит, но ко­то­рым от­во­дит­ся по­чти всё про­стран­ство квар­ти­ры.

Из гру­ды та­ких ве­щей Ва­ле­ра до­ста­ет свои ди­пло­мы. Он не тще­слав­ный, я сам об этом по­про­сил, чем, по­хо­же, за­ста­вил глав­но­го ком­му­на­ра уми­лить­ся. Ди­пло­мов у Ва­ле­ры два. Пер­вый — из Ба­у­ман­ки, где он учил­ся на ин­же­не­ра. Вто­рой — ди­плом пси­хо­ло­га. Эта ко­роч­ка, не в при­мер пер­вой, соб­ствен­но, и кор­мит (или ско­рее под­карм­ли­ва­ет) Ва­ле­ру. Он ве­дет част­ную прак­ти­ку, по­сто­ян­но бе­рет кли­ен­тов на те­ра­пию. Пред­ла­га­ет прий­ти и мне, вру­ча­ет чер­ную ви­зит­ку. Я кла­ду ее под че­хол.

К стен­ке шка­фа в го­сти­ной при­сло­нен то­пор. Как вы­яс­ни­лось, рек­ви­зит для фо­то­сес­сии — одно вре­мя в ком­муне жили че­ты­ре фо­то­гра­фа

В дру­гое вре­мя здесь жил мно­го кто. На­при­мер, че­ло­век, за ко­то­рым из-за дол­гов при­ез­жа­ли при­ста­вы, со­вер­шив пер­вый и, хо­чет­ся ве­рить, един­ствен­ный в ис­то­рии N-ской ком­му­ны обыск.

Ва­ле­ра жи­вет здесь все три года, ко­то­рые это ме­сто су­ще­ству­ет в ка­че­стве при­ста­ни­ща сво­бод­ных лю­дей со сво­бод­ны­ми взгля­да­ми. Имен­но он сни­ма­ет эту квар­ти­ру, при­ни­мая на себя об­щий для всех ком­му­на­ров грех то­вар­но-де­неж­ных от­но­ше­ний.

Арен­до­да­те­ли зна­ют о ком­муне и бы­ва­ют здесь ред­ко, по­сколь­ку жи­вут в дру­гом го­ро­де.

— Они не про­тив та­ко­го воль­но­го об­ще­жи­тия?

— Зна­ешь, они со­вет­ские люди.

— Со­вет­ские люди бы­ва­ют раз­ные. В боль­шин­стве сво­ем они все-таки не крас­ные, а крас­но-ко­рич­не­вые. Чу­жих не во­дить, сда­ем толь­ко сла­вя­нам.

— Наши хо­зя­е­ва — со­вет­ские в клас­си­че­ском по­ни­ма­нии.

Хочу до­пы­тать­ся, со­вет­ский ли Ва­ле­ра. Но это как-то стран­но — об­суж­дать по­ли­ти­че­ские пред­по­чте­ния при пер­вой встре­че. Бла­го Ва­ле­ра сам объ­яс­нил, что дело не в по­ли­ти­ке. Дело в об­щих цен­но­стях. Ни­ко­го не оби­жать, всех лю­бить, участ­во­вать в жиз­ни ком­му­ны, ве­сти об­щий быт, не услож­нять его.

Куда уж слож­нее. Смот­рю в окно на за­ли­тый за­кат­ным солн­цем спаль­ник, встре­ча­юсь гла­за­ми с Иису­сом в тер­но­вом вен­це. Это не ико­на, а ско­рее свет­ская ва­ри­а­ция на тему. Во­круг Мес­сии мо­не­ты, пыль и непо­нят­но­го про­ис­хож­де­ния мел­кий му­сор. Са­мый ас­ке­тич­ный крас­ный угол, ко­то­рый я ви­дел.

Про ши­ба­ри все за­бы­ли. Гена с На­стей ушли, свя­зан­ной си­дит толь­ко Кла­ва. Кли­мент опу­тал ее несколь­ки­ми обо­ро­та­ми крас­ной нити, при­вя­зал за­пя­стья к гру­ди и обез­дви­жил ноги, стес­нив ве­рев­ка­ми так, что Кла­ва мо­жет дер­жать их толь­ко со­гну­ты­ми. Она си­дит в пыль­ном пуфе, сжав ку­лач­ки, и смот­рит куда-то пе­ред со­бой.

Ка­жет­ся, сей­час она плю­нет в сте­ну длин­ным скольз­ким язы­ком и съест муху. Или упры­га­ет в тень

В ком­на­те жар­ко, душ­но. Про­шед­ший дождь это­го не ис­пра­вил, про­сто до­ба­вил влаж­но­сти. В та­ком кли­ма­те я все­гда го­во­рю о по­ли­ти­ке. Недав­но, сидя в хам­ма­ме, об­суж­дал «Ве­ли­кую Рос­сию» П. Б. Стру­ве. Те­перь за­го­во­рил о его дру­ге — Берн­штейне. И о дру­зьях Берн­штей­на — берн­штей­ни­ан­цах. Ра­зу­ме­ет­ся, даль­ше был Маркс и при­не­сен­ная на его мо­ги­лу ла­бу­бу.

— Он здесь есть?

— Кто?

— Ну «Ка­пи­тал» Марк­са?

— Ду­хов­но?

— Нет, фи­зи­че­ски. На ка­кой он пол­ке ле­жит?

— Фи­зи­че­ски «Ка­пи­та­ла» здесь нет.

— Жесть, это как цер­ковь без Биб­лии.

Вме­сте с нами си­дит Яша — па­рень в БДСМ-мас­ке.

— Это по­сто­ян­ный эле­мент одеж­ды?

— Нет, толь­ко се­го­дня на­дел.

— Это за­яв­ка на что-то, пре­тен­зия?

— Нет, про­сто мас­ка.

Яша — эс­эм­эм­щик несколь­ких мос­ков­ских ком­мун на­по­до­бие этой (их в го­ро­де око­ло две­на­дца­ти). Он за­стен­чив и не об­ра­ща­ет на себя вни­ма­ния. Но го­во­рит гром­ко, низ­ким го­ло­сом, слож­но­под­чи­нен­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми — каж­до­му и од­но­вре­мен­но ни­ко­му. Об­ра­ща­ет­ся к од­ним и тем же лю­дям то на «ты», то на «вы».

— У нас с Гри­шей ка­кая про­бле­ма… Он го­во­рит, что у меня тя­же­лый вайб. Да… У меня тя­же­лый вайб, та­кая оцен­ка име­ет ме­сто быть…

Даль­ше по­ток при­да­точ­ных пред­ло­же­ний и скуч­ных фор­му­ли­ро­вок о лю­дях, ко­то­рых он зна­ет. У Яши дей­стви­тель­но тя­же­лый вайб.

Яша кон­чил, и сно­ва мол­ча­ние. Впро­чем, в ком­на­те же есть то­пор…

— Я не люб­лю До­сто­ев­ско­го.

— Я тоже, — го­во­рит Тя­же­лый Вайб, — пора со­зда­вать твор­че­ское объ­еди­не­ние.

— По­че­му? — спра­ши­ва­ет свя­зан­ная Кла­ва.

— Мне ка­жет­ся, тут име­ет ме­сто ло­вуш­ка ге­ния. Он на­столь­ко точ­но опи­сал и от­ча­сти сфор­ми­ро­вал наш на­ци­о­наль­ный об­раз мыс­ли, что, если ты рож­ден и вы­рос в есте­ствен­ной сре­де, по­ни­ма­ешь, про­жи­ва­ешь и чув­ству­ешь про­бле­мы и нуж­ды рус­ско­го на­ро­да — хо­ро­нишь род­ствен­ни­ков, ко­то­рые спи­ва­лись на тво­их гла­зах, хо­дишь на ис­по­ведь, ешь за­вет­рен­ные пря­ни­ки, — то ты в его про­из­ве­де­ни­ях не ви­дишь ни­че­го но­во­го, все мыс­ли и идеи ка­жут­ся ба­наль­ны­ми, дав­но об­ду­ман­ны­ми, опла­кан­ны­ми и остав­лен­ны­ми.

Опять мол­ча­ние. Буд­то я ска­зал всё это на су­а­хи­ли, ла­ты­ни или поль­ском. Как ре­зуль­тат лю­дям нелов­ко. «Рус­ский на­род» был здесь лиш­ним. Или у меня, как и у Яши, тя­же­лый вайб.

«Та­кие кра­си­вые цве­ты на кол­гот­ках. И жопа тоже»

Ста­но­вит­ся скуч­но. Ни­кто не оце­нил мой рас­сказ про пер­вое вос­по­ми­на­ние Льва Тол­сто­го. О том, что он ле­жит ма­лень­ким в пе­лен­ках и не мо­жет по­ше­ве­лить­ся. И чув­ству­ет впер­вые и ост­ро несво­бо­ду, на ко­то­рую бес­по­во­рот­но об­ре­чен лишь по фак­ту рож­де­ния че­ло­ве­ком. Мне ка­за­лось, это при­дет­ся к сло­ву. Учи­ты­вая то, что мы учим­ся ши­ба­ри. Но Кла­ва, всё еще сидя в ля­гу­ша­чьем бон­да­же и в том же пуфе, го­во­рит, что они ее рас­кре­по­ща­ют.

По­том два глот­ка воды из мест­ной круж­ки. На ее стен­ках — па­лимп­сест из га­зи­ро­вок, чая и кофе, ко­то­ры­ми она ко­гда-то была пол­на. Та­кие круж­ки, как пра­ви­ло, не моют, а опо­лас­ки­ва­ют, так что вода из них все­гда слад­кая.

На по­ро­ге ком­на­ты по­яв­ля­ет­ся жен­ская фи­гу­ра. Жен­щи­на вы­со­кая, в пла­тье с пор­ту­пе­ей и обод­ке с за­кру­чен­ны­ми реб­ри­сты­ми ро­га­ми, неболь­шим ис­кус­ствен­ным че­ре­пом и ис­кус­ствен­ны­ми ро­зоч­ка­ми. Она вы­хо­дит под свет лам­пы в бу­маж­ном аба­жу­ре. У нее го­лу­бые-го­лу­бые во­ло­сы, яр­кие лин­зы и длин­ные клы­ки — не пла­сти­ко­вые, а доб­рот­ные ком­по­зи­ты.

— Я Фриг­га.

— Фри­га? Типа, фри­га­нишь?

— Нет, типа, как Фриг­га, скан­ди­нав­ская бо­ги­ня.

По­гуг­лил. Дей­стви­тель­но бо­ги­ня. Фриг­га уса­жи­ва­ет­ся ря­дом с Кла­вой, бро­са­ет ря­дом порт­фель, весь в плю­ше­вых бре­ло­ках, знач­ках и шев­ро­нах с ка­вай­ны­ми тян, иеро­гли­фа­ми и япон­ской об­на­жен­кой раз­ной сте­пе­ни ле­галь­но­сти.

— Ну чё, бу­де­те меня свя­зы­вать?

— Мы мо­жем ис­поль­зо­вать две ве­рев­ки, — го­во­рит Кли­мент. — Од­ной свя­жем тебе грудь и руки, дру­гой — ноги.

— Мож­но я буду го­лой?

Этот текст спа­сен.

— Кого-то здесь это сму­ща­ет? — спра­ши­ва­ет Ва­ле­ра.

— Нет.

«Нет» ска­зал па­рень, ко­то­ро­го я до это­го во­об­ще не за­ме­чал. Вы­со­кий, ху­дой, с боль­шим но­сом и уже на­чи­на­ю­щий лы­сеть. Он си­дел с нами с мо­мен­та, ко­гда Кла­ва ста­ла ля­гуш­кой, и за всё вре­мя он не об­ро­нил, ка­жет­ся, ни сло­ва. А те­перь ска­зал «нет».

Я тоже ска­зал «нет». Ведь если Фриг­га раз­де­нет­ся, она сни­мет и рога. Из-за них я сно­ва тай­ком от ба­буш­ки, в све­те мрач­но­го ноч­ни­ка, от­крыл Вет­хий За­вет и за­стыл пе­ред ил­лю­стра­ци­ей, где Мо­и­сей спус­ка­ет­ся с горы Си­най. Ро­га­тый. Он по­том при­хо­дил ко мне во сне. А те­перь пе­ре­до мной Фриг­га. Пусть и кра­си­вая, пусть и вик­тим­но го­то­вая раз­деть­ся в при­сут­ствии че­ты­рех ма­ло­зна­ко­мых муж­чин. Но всё же ро­га­тая.

Так или ина­че, Фриг­га оста­ет­ся оде­той. Ни­кто не стал на­по­ми­нать ей о ее пла­нах, и крас­ная пен­та­грам­ма ло­жит­ся на грудь, ко­то­рую всё еще по­кры­ва­ет чер­ная ткань.

Кли­мент свя­зы­ва­ет Фриг­гу. Ко­гда нуж­но про­тя­нуть ве­рев­ку че­рез пет­лю, он рез­ко дер­га­ет ее, и на ме­сте пе­тель по­чти мо­мен­таль­но воз­ни­ка­ют узлы. В том, как его сла­бые, дет­ские на вид руки ме­то­дич­но и по­сте­пен­но свя­зы­ва­ют и ли­ша­ют сво­бо­ды огром­ную по срав­не­нию с ним Фриг­гу, есть стран­ная дис­про­пор­ция. Вот что он имел в виду, ко­гда со­ве­то­вал мне быть по­жест­че.

Кли­мент за­кан­чи­ва­ет. Фриг­га го­во­рит, что ей при­коль­но. Но зад­ни­цей на ступ­нях си­деть боль­но. Па­рень, ко­то­рый ска­зал «нет», и Кли­мент хо­тят за­та­щить ее на сво­бод­ный ди­ван, что­бы она ле­жа­ла бо­ком. У них не хва­та­ет сил. Фриг­гу от­тас­ки­ва­ют на пуф, где си­дит Кла­ва. Что­бы не пе­ре­да­ви­ло руки, ее кла­дут в пуф ли­цом, а яго­ди­ца­ми и за­дран­ны­ми пят­ка­ми — квер­ху. От ши­ба­ри и транс­пор­ти­ров­ки во­ло­ком по гряз­но­му полу ее юбка за­ди­ра­ет­ся. Хо­ро­шо, что Фриг­га не раз­де­лась. Ина­че это было бы уже не ши­ба­ри, а пор­но­гра­фия.

Кли­мент ути­ра­ет пот и уса­жи­ва­ет­ся ря­дом со мной.

— Мне с вось­мо­го при­мер­но клас­са ин­те­рес­но уви­деть секс без­ру­ко­го муж­чи­ны и без­но­гой жен­щи­ны. Это апо­гей пре­воз­мо­га­ния, борь­ба с огра­ни­че­ни­я­ми, воз­ло­жен­ная на ал­тарь ин­стинк­та…

На ме­сте Кла­вы и Фриг­ги я бы за­кри­чал, впал в ис­те­ри­ку, су­до­рож­но ста­рал­ся бы вы­про­стать­ся. Но они со­хра­ня­ют спо­кой­ствие. Ви­ди­мо, Кли­мент го­во­рит это всё не впер­вые.

Фриг­га по­во­ра­чи­ва­ет к Кла­ве лицо, гло­тая воз­дух че­рез сито го­лу­бых во­лос. Зря они не в пуч­ке. Но даже в та­ком по­ло­же­нии Фриг­га не от­ка­зы­ва­ет­ся от сво­ей иден­тич­но­сти — че­ло­ве­ка твор­че­ско­го, тон­ко чув­ству­ю­ще­го и ясно ви­дя­ще­го пре­крас­ное. Она смот­рит на ноги Кла­вы.

— Та­кие кра­си­вые цве­точ­ки на кол­гот­ках. И жопа тоже.

Кла­ва улы­ба­ет­ся. Это дей­стви­тель­но та­лант­ли­во было, та­кие ком­пли­мен­ты мо­гут де­лать друг дру­гу и ге­те­ро­сек­су­аль­ные жен­щи­ны.

Ко­гда Фриг­га про­сит пить, к ее гу­бам под­но­сят ста­кан в раз­во­дах. Ока­зы­ва­ет­ся, пить в та­кой позе за­труд­ни­тель­но. Она сно­ва по­во­ра­чи­ва­ет­ся к Кла­ве.

— Мо­жет, че­рез рот?

— Да­вай.

Кла­ва на­би­ра­ет в рот воды и на­кло­ня­ет­ся к Фриг­ге. Фриг­га жад­но гло­та­ет. Я по­ни­маю, что при­позд­нил­ся. Вы­хо­жу в при­хо­жую, про­ща­юсь с Ва­ле­рой, спус­ка­юсь вниз и впер­вые чув­ствую об­лег­че­ние от того, что иду к мет­ро. По­то­му, воз­мож­но, что в ме­сте, где я про­вел че­ты­ре с лиш­ним часа, не было ни­ко­го, из чье­го рта я го­тов на­пить­ся.

Об­лож­ка: кол­лаж «Цеха». Фото: © лич­ный ар­хив Ива­на Шар­ко­ва; Za­py­laiev Kos­tiantyn / Shut­ter­stock / Fotodom