«Мейнстрима больше нет». Драматург Евгений Казачков — о том, как перестать волноваться и полюбить жанровое кино

Даже если вы свы­со­ка от­но­си­тесь к жан­ро­во­му кино, не сто­ит от­ри­цать его вли­я­ние на нашу жизнь. Хо­тим мы это­го или нет, имен­но оно дик­ту­ет нам мо­де­ли по­ве­де­ния, об­ра­зы ге­ро­ев и наши пред­став­ле­ния о жиз­ни. Про­све­ти­тель­ский про­ект In­Lib­erty от­крыл ки­нок­луб с дра­ма­тур­гом, сце­на­ри­стом, кре­а­тив­ным ди­рек­то­ром ком­па­нии Lorem Ip­sum Ев­ге­ни­ем Ка­зач­ко­вым. Вме­сте со слу­ша­те­ля­ми клу­ба он пла­ни­ру­ет об­су­дить, как устро­ен жан­ро­вый язык и глав­ное — как нам са­мим на­учить­ся ис­поль­зо­вать этот язык в от­но­ше­ни­ях с дру­ги­ми людь­ми, ра­бо­те и твор­че­стве. В ко­лон­ке для «Цеха» Ев­ге­ний рас­суж­да­ет о том, по­че­му раз­би­рать­ся в жан­ро­вом кино по­лез­но каж­до­му.

Есть та­кой рас­про­стра­нен­ный сте­рео­тип про жан­ро­вое кино, что оно по­верх­ност­ное, «жвач­ка» и не та­кое «на­сто­я­щее», как бо­лее слож­ные ав­тор­ские филь­мы. Это туда, в утон­чен­ный мир нефор­ма­та и арт­ха­у­са и надо стре­мить­ся, гор­до по­да­вив в себе же­ла­ние про­ве­сти ве­чер в ком­па­нии пиц­цы и ром­ко­ма.

Этот сте­рео­тип, мне ка­жет­ся, уста­рел: се­го­дня мы жи­вем в эпо­ху no brow. Сей­час при­ня­то хва­стать­ся, что ты раз­би­ра­ешь­ся в том, что рань­ше счи­та­лось «про­стым» и «раз­вле­ка­тель­ным». К тому же идея, что обоб­щен­ный «Гол­ли­вуд» про­из­во­дит что-то для обоб­щен­ных «нас», тоже ухо­дит в про­шлое: мэйн­стри­ма боль­ше нет.

Ин­ду­стрия про­из­вод­ства и рас­про­стра­не­ния чего бы то ни было боль­ше не за­ви­сит от уз­ко­го кру­га лю­дей в вы­со­кой башне. Ну окей, в пяти-де­ся­ти баш­нях. Баш­ня те­перь у каж­до­го своя, и нет нуж­ды со­зда­вать что-то, что долж­но по­нра­вить­ся всем, то есть ка­ко­му-то во­об­ра­жа­е­мо­му боль­шин­ству или усред­нен­но­му зри­те­лю. Люди очень раз­ные, у них раз­ные вку­сы, ин­те­ре­сы, куль­ту­ра. И для каж­дой, даже са­мой ма­лень­кой, ауди­то­рии се­го­дня сни­ма­ет­ся что-то свое, непо­нят­ное и ненуж­ное со­сед­не­му сег­мен­ту.

Ду­мая о жан­рах в 2020 году, не сто­ит «на­тя­ги­вать» на них ни слад­кую но­сталь­гию по вре­ме­нам, ко­гда все смот­ре­ли одно и то же и было уют­но на­хо­дить­ся в еди­ном кон­тек­сте, ни тя­же­лые вос­по­ми­на­ния об «урав­ни­лов­ке», ни оста­точ­ные ком­плек­сы пре­вос­ход­ства или непол­но­цен­но­сти по прин­ци­пу по­треб­ле­ния ка­ко­го-то кон­тен­та.

Сло­во жанр озна­ча­ет «вид». У все­го есть виды, у кино в том чис­ле. Кино де­лит­ся на жан­ры ор­га­ни­че­ски — зри­тель­ски­ми ожи­да­ни­я­ми и пред­по­чте­ни­я­ми. И тут важ­но по­ни­мать, что это до­ро­га с дву­сто­рон­ним дви­же­ни­ем: ожи­да­ния вли­я­ют на кино, а кино вли­я­ет на ожи­да­ния. Если зри­те­ли хо­тят по­сме­ять­ся, они зна­ют, что нуж­но смот­реть ко­ме­дию. Если ав­то­ры пла­ни­ру­ют по­сме­шить лю­дей, они опре­де­ля­ют свой фильм как ко­ме­дию. Если про­дю­се­ры, дис­три­бью­то­ры, ки­но­те­ат­ры, те­ле­ка­на­лы и стри­мин­го­вые сер­ви­сы зна­ют, что их ауди­то­рия жаж­дет смеш­но­го, то они по­ни­ма­ют, что про­сить у ав­то­ров и как это на­звать для зри­те­лей. То есть, жан­ры — это си­сте­ма вза­им­ных ожи­да­ний и уни­вер­саль­ное сред­ство об­ще­ния меж­ду все­ми участ­ни­ка­ми кино- и те­ле­про­цес­са, вклю­чая всех, кто си­дит у экра­нов.

Жан­ры су­ще­ство­ва­ли не все­гда. Счи­та­ет­ся, что в кино они сло­жи­лись при­мер­но к 1910 году. По­чти 15 лет до это­го и со­зда­те­ли кино, и пуб­ли­ка были про­сто за­во­ро­же­ны но­вым ат­трак­ци­о­ном и его воз­мож­но­стя­ми.

©

Old Films and Stuff / youtube

---

По­смот­ри­те зна­ме­ни­тый фильм The Great Train Rob­bery 1903 года. Он во­шел в ис­то­рию тех­ни­че­ски­ми и мон­таж­ны­ми но­ва­ци­я­ми, раз­ма­хом съе­мок и трю­ка­ми в кад­ре. Этот фильм идет все­го 10 ми­нут, но в нем про­ис­хо­дит все, и как нам се­го­дня к нему от­но­сить­ся — не вполне ясно. По­то­му что в 1903 году зри­те­ли и не пла­ни­ро­ва­ли как-то от­но­сить­ся к кино, и со­зда­те­лям филь­мов тоже не нуж­но было учи­ты­вать это от­но­ше­ние или под­стра­и­вать­ся под ожи­да­ния. Не было ни­ка­ких ожи­да­ний, кро­ме того, что на экране бу­дут пу­га­ю­ще ре­а­ли­стич­ные дви­жу­щи­е­ся кар­тин­ки, и это по­чти как ка­ру­сель, на ко­то­рой стре­ля­ют, тан­цу­ют и рас­ска­зы­ва­ют анек­до­ты.

Пер­во­на­чаль­ные шок и эй­фо­рия по­сте­пен­но ста­ли при­выч­ны­ми, и чем боль­ше про­из­во­ди­лось филь­мов, тем оче­вид­нее ста­но­ви­лось, что боль­ше все­го лю­дям ин­те­рес­ны ис­то­рии. А где ис­то­рия — там и жанр. По­то­му что ис­то­рии бы­ва­ют раз­ные: для раз­но­го зри­те­ля, раз­но­го воз­рас­та, раз­но­го на­стро­е­ния.

У каж­до­го жан­ра есть свои сю­жет­ные фор­му­лы, се­ман­ти­че­ские эле­мен­ты и син­так­сис. Эти ум­ные сло­ва озна­ча­ют, что все, что мы ви­дим и слы­шим на экране, име­ет смысл и скла­ды­ва­ет­ся в опре­де­лен­ное вы­ска­зы­ва­ние. Ино­гда зри­те­ли не мо­гут (да и не долж­ны) са­мо­сто­я­тель­но ар­ти­ку­ли­ро­вать, что сим­во­ли­зи­ру­ет то или иное со­бы­тие, чер­та ге­роя, пред­мет или даже пей­заж, рас­шиф­ро­вы­вать струк­ту­ру и фор­му­ли­ро­вать вы­ска­зы­ва­ние. Но тем не ме­нее все эти эле­мен­ты дают ощу­ще­ние цель­но­сти и осмыс­лен­но­сти даже в лег­ком раз­вле­ка­тель­ном кино.

Одни и те же эле­мен­ты в раз­ных жан­рах сим­во­ли­зи­ру­ют раз­ные вещи и скла­ды­ва­ют­ся в раз­ные типы вы­ска­зы­ва­ния. Это как с празд­ни­ка­ми: есть ри­ту­а­лы, по­здрав­ле­ния, ан­ту­раж. Есть све­чи и по­дар­ки, ко­то­рые в каж­дом слу­чае озна­ча­ют что-то свое. А есть глу­бин­ный че­ло­ве­че­ский смысл, ко­то­рый мы и празд­ну­ем. Ка­кая-то важ­ная цен­ность, чув­ство, идея, ко­то­рую нам важ­но не по­те­рять, на­пом­нить друг дру­гу, пе­ре­дать из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние.

На Рож­де­ство (и наш пе­ре­ли­цо­ван­ный из него Но­вый Год) празд­ну­ет­ся на­деж­да на луч­шее, воз­мож­ность чуда, вера в то, что мир не об­ре­чен. 14 фев­ра­ля — влюб­лен­ность, 1 ап­ре­ля — юмор, озор­ство и на­ру­ше­ние пра­вил, на Хэл­ло­уин — страх, его при­ня­тие и пре­одо­ле­ние. В день рож­де­ния празд­ну­ет­ся уни­каль­ность кон­крет­но­го че­ло­ве­ка. Не воз­раст, не ка­лен­дар­ная дата, не факт по­яв­ле­ния на свет, а имен­но ра­дость, что че­ло­век есть, что мы его зна­ем, что он от­ли­ча­ет­ся от нас и де­ла­ет нашу жизнь пол­нее.

Они мо­гут вы­зы­вать схо­жие эмо­ции и поль­зо­вать­ся по­хо­жи­ми ат­ри­бу­та­ми, но все же быть раз­ны­ми, по­то­му что в раз­ных жан­рах «празд­ну­ет­ся» раз­ное.

И в трил­ле­ре, и в хор­ро­ре бы­ва­ет страш­но, но в их глу­бин­ной сути есть раз­ли­чия. Трил­лер со­сре­до­та­чи­ва­ет­ся на рас­сле­до­ва­нии не пре­ступ­ле­ния, а че­ло­ве­ка, как пра­ви­ло, кого-то близ­ко­го или того, кто стал близ­ким в про­цес­се это­го са­мо­го рас­сле­до­ва­ния. В «Ос­нов­ном ин­стинк­те» у сле­до­ва­те­ля и по­до­зре­ва­е­мой вспы­хи­ва­ет страсть, в «Ис­чез­нув­шей» жена ока­зы­ва­ет­ся не тем, кем при­вык счи­тать ее ге­рой, в «Про­вер­ке на до­ро­гах» пар­ти­за­нам нуж­но до­ве­рить­ся плен­но­му по­ли­цаю. Ге­ро­ям трил­ле­ра нуж­но по­нять, кто на­хо­дит­ся ря­дом и мож­но ли это­му кому-то до­ве­рять, и от пра­виль­но­го от­ве­та за­ви­сит чья-то жизнь.

Хор­рор раз­би­ра­ет­ся с во­про­са­ми табу и воз­да­я­ния за на­ру­ше­ние табу. На­ру­ше­ние за­ко­нов, мо­раль­ных или ре­ли­ги­оз­ных пред­пи­са­ний под­во­дит ге­ро­ев «Я знаю, что вы сде­ла­ли про­шлым ле­том», «Кош­ма­ра на ули­це Вя­зов», «Па­ра­нор­маль­ных яв­ле­ний». Ин­те­рес­но, что бес­цель­ная тра­та са­мой жиз­ни — это тоже сво­е­го рода табу, «Пила» на­ка­зы­ва­ет имен­но за этот грех. Табу во­об­ще — это гра­ни­ца, ко­то­рая от­де­ля­ет че­ло­ве­че­ское от не-че­ло­ве­че­ско­го. Ужа­сы всмат­ри­ва­ют­ся в эту гра­ни­цу, по­ка­зы­ва­ют как че­ло­век или даже об­ще­ство мо­жет пе­ре­стать быть со­бой, по­те­рять что-то важ­ное и бук­валь­но рас­че­ло­ве­чить­ся. В обо­рот­нях бе­рет верх жи­вот­ное на­ча­ло, зом­би те­ря­ют лич­ность. И на­обо­рот: «не-че­ло­век» пы­та­ет­ся во­рвать­ся в че­ло­ве­че­скую жизнь, под­ме­нить че­ло­ве­ка, вы­тес­нить его, под­ра­зу­ме­вая под этим ка­кой-то на­сто­я­щий со­ци­аль­ный страх. «Втор­же­ние по­хи­ти­те­лей тел» 1956 года было от­ве­том на страх рас­про­стра­не­ния ком­му­низ­ма в США, «Фа­куль­тет» (ко­то­рый на са­мом деле «Учи­тель­ская») от­тал­ки­ва­ет­ся от ужа­са под­рост­ка от мыс­ли пре­вра­тить­ся в скуч­но­го за­шо­рен­но­го ме­ща­ни­на, са­ти­ри­че­ский «Прочь» обыг­ры­ва­ет об­ще­ствен­ную фо­бию в от­но­ше­нии Страш­но­го Бе­ло­го Че­ло­ве­ка, ко­то­рый не ви­дит лю­дей в пред­ста­ви­те­лях дру­гих рас и во что бы то ни ста­ло хо­чет их по­ра­бо­тить.

©

кадр из фильма «девчата» (1962)

---

Что об­ще­го меж­ду ро­ман­ти­че­ской ко­ме­ди­ей и ме­ло­дра­мой? Лю­бовь. На этом сход­ство за­кан­чи­ва­ет­ся. Во-пер­вых, в ром­ко­ме, в от­ли­чие от ме­ло­дра­мы, есть юмор как неотъ­ем­ле­мая часть жан­ра. Во-вто­рых, ро­ман­ти­че­ская ко­ме­дия от­но­сит­ся к дра­ма­ти­че­ско­му типу сю­же­та. Ге­рои здесь дей­ству­ют, и это дей­ствие их ме­ня­ет. Они со­вер­ша­ют по­ступ­ки, ре­ша­ют про­бле­мы, рас­тут над со­бой — и по­лу­ча­ют свое сча­стье имен­но в на­гра­ду за это. Ге­рой «Квар­ти­ры» 1960 года пре­одо­ле­ва­ет свою одер­жи­мость ка­рье­рой и ра­бо­ле­пие пе­ред на­чаль­ством, ге­рои «Дев­чат» дают бой соб­ствен­ной гор­дыне, в «Слу­жеб­ном ро­мане» оба пер­со­на­жа раз­би­ва­ют при­выч­ную скор­лу­пу мни­мой са­мо­до­ста­точ­но­сти, в «За бор­том» пре­гра­дой к от­но­ше­ни­ям слу­жит клас­со­вая враж­да и жаж­да ме­сти, и пока ге­рои не из­жи­ва­ют это в себе, они не ста­но­вят­ся по-на­сто­я­ще­му счаст­ли­вы­ми.

В ме­ло­дра­ме ге­рои не ме­ня­ют­ся и не со­вер­ша­ют по­ступ­ки. Они од­но­мер­ны и од­но­знач­ны, зло­деи необъ­яс­ни­мо злы от при­ро­ды, ге­рои по той же при­чине доб­ры. Их жизнь ста­но­вит­ся луч­ше не в ре­зуль­та­те их дей­ствий, а в на­гра­ду за при­леж­ное тер­пе­ние. На ка­на­ле «Рос­сия» за­да­ние сце­на­ри­стам до сих пор зву­чит при­мер­но так: «ге­ро­и­ня долж­на мно­го стра­дать, но в ито­ге об­ре­сти сча­стье, но ни в коем слу­чае не це­ной сво­их уси­лий».

Но ме­ло­дра­му не сто­ит пу­тать с ис­то­ри­ей люб­ви, дра­ма­ти­че­ским жан­ром, в ко­то­ром ге­рои по-на­сто­я­ще­му ме­ня­ют­ся в све­те и теп­ле вза­им­но­го чув­ства.

Су­ще­ству­ет рас­про­стра­нен­ное за­блуж­де­ние — а ско­рее даже страх, до­стой­ный филь­ма ужа­сов: мас­со­вый ки­не­ма­то­граф и жан­ро­вые филь­мы «зом­би­ру­ют» зри­те­ля, дик­ту­ют ему, как жить, что ду­мать и как себя ве­сти. И тут сно­ва нам по­мо­жет ана­ло­гия с празд­ни­ка­ми: невоз­мож­но внед­рить или на­вя­зать празд­ник. Он либо ре­зо­ни­ру­ет с чем-то важ­ным и зна­чи­тель­ным на уровне смыс­ла и чув­ства, либо нет.

Лю­бая ис­то­рия, лю­бое кино и лю­бое жан­ро­вое кино име­ют одну об­щую цель: по­мочь че­ло­ве­ку жить луч­ше. Не при по­мо­щи бег­ства от ре­аль­но­сти, а по­ка­зы­вая при­ме­ры про­блем и их ре­ше­ния, раз­би­рая узна­ва­е­мые кон­флик­ты, про­го­ва­ри­вая об­щие стра­хи, из­бав­ляя от оди­но­че­ства, раз­би­ра­ясь в си­сте­мах цен­но­стей и про­ти­во­бор­ству­ю­щих же­ла­ний. Кино го­во­рит зри­те­лю: ты мо­жешь чего-то до­бить­ся, если пре­одо­ле­ешь свои огра­ни­че­ния и по­бе­дишь сво­их де­мо­нов; ты часть огром­но­го че­ло­ве­че­ства и его ве­ли­кой ис­то­рии; ты — лич­ность.

Каж­дый кон­крет­ный жанр уточ­ня­ет эти по­сла­ния по-сво­е­му, де­лая ак­цент на раз­ных ас­пек­тах че­ло­ве­че­ской жиз­ни. Фэн­те­зи го­во­рит зри­те­лю: хра­ни в серд­це чи­сто­ту и доб­ро. На­уч­ная фан­та­сти­ка го­во­рит: есть та­кие лич­ные про­бле­мы, ко­то­рые нель­зя ре­шить, не разо­брав­шись с об­ще­ствен­ны­ми. Ве­стерн и бо­е­вик го­во­рят: де­лай что дол­жен, по­то­му что кто, если не ты? Но эти по­сла­ния — ни­ко­гда не агит­ка и не ди­дак­ти­ка. Зри­те­ли слиш­ком лег­ко рас­по­зна­ют та­кие вещи, и ни­ка­кой «ки­но­дик­тат» не мо­жет стать на­силь­но ми­лым: как по­сту­пать каж­дый дол­жен ре­шить сам.

Жанр — это язык. Если на ка­ком-то язы­ке го­во­ри­лись глу­по­сти или пи­са­лись до­но­сы, то это не зна­чит, что сам язык мож­но за­быть, от­ме­нить или иг­но­ри­ро­вать. Или пе­рей­ти ис­клю­чи­тель­но на невер­ба­ли­ку, му­зы­ку и ка­кие-то дру­гие спо­со­бы ком­му­ни­ка­ции. Язык есть язык. Он удо­бен, у него есть смысл и внут­рен­ние пра­ви­ла, им все поль­зу­ют­ся. Вре­ме­на ме­ня­ют­ся, язык ме­ня­ет­ся вме­сте с ними, но не ис­че­за­ет, не из­ви­ня­ет­ся и не про­сит раз­ре­ше­ния, что­бы су­ще­ство­вать. Изу­чать этот язык по­лез­но и ин­те­рес­но не в мень­шей сте­пе­ни, чем лю­бой ино­стран­ный, по­то­му что мы жи­вем в мире, опи­сы­ва­е­мом этим язы­ком, он неотъ­ем­ле­мая часть на­шей куль­тур­ной, пси­хо­ло­ги­че­ской и об­ще­ствен­ной ре­аль­но­сти, мы поль­зу­ем­ся этим язы­ком, и чем луч­ше мы его по­ни­ма­ем, тем луч­ше и осмыс­лен­нее наша жизнь.