1. Практика

Полезное чтение. 10 книг от бренд-менеджера «Носорога» и литературного критика Виктории Гендлиной

Лучшая книга о любви, омерзительные дневниковые заметки и история популярной музыки

© Фото: личный архив, Коллаж: Вика Шибаева / Цех

В руб­ри­ке «По­лез­ное чте­ние» мы про­сим экс­пер­тов в об­ла­сти об­ра­зо­ва­ния, дру­зей «Цеха» и из­вест­ных лю­дей рас­ска­зать нам о нон-фикшн кни­гах, ко­то­рые по­мог­ли им в ка­рье­ре, са­мо­раз­ви­тии и са­мо­об­ра­зо­ва­нии. В но­вой под­бор­ке сво­им спис­ком лю­би­мой и по­лез­ной ли­те­ра­ту­ры де­лит­ся бренд-ме­не­джер из­да­тель­ства и ли­те­ра­тур­но­го жур­на­ла «Но­со­рог», ли­те­ра­тур­ный кри­тик Вик­то­рия Генд­ли­на.




Эрик Берн, «Игры, в ко­то­рые иг­ра­ют люди. Люди, ко­то­рые иг­ра­ют в игры»

Как и мно­гие дру­гие кни­ги, став­шие от­прав­ны­ми в ин­те­ре­се к гу­ма­ни­тар­но­му зна­нию, эта по­па­лась на даче. Для меня, то­гда уче­ни­цы вось­мо­го клас­са, кни­га была на­сто­я­щим от­кро­ве­ни­ем. Ка­за­лось, что весь мир по­стро­ен на опи­сан­ных Бер­ном сце­на­ри­ях или иг­рах. При всей услов­но­сти, кни­га дей­стви­тель­но увле­ка­тель­на тем, что в бы­то­вых си­ту­а­ци­ях и речи дей­ству­ю­щих в них (типа мужа и жены) вскры­ва­ет це­лый пласт неосо­зна­ва­е­мых участ­ни­ка­ми бес­ко­неч­но по­вто­ря­ю­щих­ся игр. Они вред­ны для ком­му­ни­ка­ции — по­сто­ян­но за­во­дят в ту­пик и рас­став­ля­ют меж­ду людь­ми ло­вуш­ки сте­рео­тип­но­го по­ве­де­ния.

Петр Вайль и Алек­сандр Ге­нис, «60-е. Мир со­вет­ско­го че­ло­ве­ка»

Вай­ля и Ге­ни­са во­об­ще по­лез­но чи­тать, но эта кни­га лю­би­мая. Об от­те­пе­ли го­во­рят бес­ко­неч­но и ча­сто до­воль­но од­но­об­раз­но, а здесь вме­сто од­ной ин­тер­пре­та­ции опи­сан це­лый ряд от­тен­ков и спе­ци­фик, опре­де­лен­ным об­ра­зом по­вли­яв­ших на че­ло­ве­ка со­вет­ских ше­сти­де­ся­тых. Это то са­мое по­лез­ное чте­ние, пол­но­стью от­ве­ча­ю­щее на­зва­нию руб­ри­ки. Оно при­шлось очень кста­ти во вре­мя уче­бы на ис­то­ри­ко-фи­ло­ло­ги­че­ском РГГУ, где мно­го вре­ме­ни уде­ля­лось со­вет­ской ли­те­ра­ту­ре, и по­мог­ло сори­ен­ти­ро­вать­ся в кон­тек­сте. По­след­ний но­мер ли­те­ра­тур­но­го жур­на­ла «Но­со­рог» как раз по­свя­щен от­те­пе­ли, и он уже пред­по­ла­га­ет дру­гой уро­вень осво­е­ния от­те­пель­но­го ма­те­ри­а­ла, осо­бой чув­стви­тель­но­сти ше­сти­де­ся­тых и от­те­пель­ных черт в со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ре, во мно­гом спо­ря­щих с ее «уста­нов­ка­ми».

Лев Ган­кин, «Хож­де­ние по зву­кам»

Эту кни­га я пред­ло­жи­ла из­дать ра­дио­ве­ду­ще­му и му­зы­каль­но­му жур­на­ли­сту Льву Ган­ки­ну, ко­гда ра­бо­та­ла в из­да­тель­ском про­ек­те Ильи Да­ни­шев­ско­го «Ан­ге­до­ния». Та­ко­го дей­стви­тель­но ум­но­го и ка­че­ствен­но­го нон-фик­ше­на для ши­ро­кой ауди­то­рии ост­ро не хва­та­ет в книж­ном рын­ке. Кни­га ос­но­ва­на на из­вест­ной од­но­имен­ной пе­ре­да­чи Ган­ки­на на «Се­реб­ря­ном До­жде» и про­ри­со­вы­ва­ет объ­ем­ную ис­то­рию раз­но­шерст­ной по­пу­ляр­ной му­зы­ки от Сер­жа Генс­бу­ра или Tyran­nosaurus Rex до ту­рец­ко­го пси­хо­де­ли­че­ско­го рока.

Мне, впро­чем, цен­нее не вы­ше­опи­сан­ные дви­же­ния му­зы­каль­ных тек­то­ни­че­ских плит, а ка­кие-то кон­крет­ные ма­лень­кие оза­ре­ния, слу­чай­ные до­гад­ки, от­ли­ча­ю­щие ис­тин­ных ви­зи­о­не­ров от тех, кто та­ко­вы­ми лишь при­ки­ды­ва­ет­ся. Вот кто, ска­жи­те мне, мог в 1981 году преду­га­дать бум ро­ма­ни­че­ских он­лайн-зна­комств, на­сту­пив­ший пол­то­ра де­сят­ка лет спу­стя…? Кто во­об­ще мог по­ду­мать о том, что лю­бовь мож­но най­ти в сети, ко­гда и са­мой этой сети еще тол­ком не су­ще­ство­ва­ло?
Из­вест­но кто — Kraftwerk в песне «Сom­puter Liebe»
Лев Ганкин

Алек­сандр Ски­дан, «Сум­ма по­э­ти­ки»

Кри­ти­че­ские ра­бо­ты по­эта, про­за­и­ка, эс­се­и­ста, кри­ти­ка и пе­ре­вод­чи­ка Алек­сандра Ски­да­на, в ко­то­рых он рас­смат­ри­ва­ет по­ли­ти­че­ские, эс­те­ти­че­ские и эти­че­ские пе­ре­се­че­ния в текстах со­вре­мен­ных ав­то­ров и мо­дер­нист­ских, а так­же пред­ста­ви­те­лей неофи­ци­аль­ной куль­ту­ры XX века. Кни­га по­свя­ще­на стра­те­ги­ям по­э­ти­че­ско­го и про­за­и­че­ско­го пись­ма и слож­но ска­зать, чем бо­лее ин­те­рес­на — стре­ми­тель­ной и неожи­дан­ной ре­флек­си­ей над пись­мом рас­смат­ри­ва­е­мых ав­то­ров или нево­об­ра­зи­мым язы­ком са­мо­го Ски­да­на.

Пути об­э­ри­утов и Ва­ги­но­ва пе­ре­сек­лись на ка­кое-то мгно­ве­ние в этой точ­ке, точ­ке дис­со­нан­са и по­ли­фо­нии как кон­струк­тив­ных прин­ци­пов. Но, в от­ли­чие от них, он был слиш­ком «ден­ди», слиш­ком «бод­ле­ри­ан­цем», что­бы под­дать­ся оча­ро­ва­нию ди­вер­гент­ных фольк­лор­ных се­рий, тер­ро­ру кол­лек­тив­ной афа­зии или то­таль­ной кри­ти­ки язы­ка. Его по­э­зия — это по­э­зия куль­тур­ных раз­ва­лин. Мир пред­ста­ет в ней рас­ко­ло­тым (по­доб­но со­зна­нию), за­бро­шен­ным, фраг­мен­тар­ным, обы­ден­но-ка­та­стро­фи­че­ским. Од­ним из пер­вых он не про­сто ис­поль­зу­ет чу­жое сло­во как ци­та­ту или ре­ми­нис­цен­цию, но те­ма­ти­зи­ру­ет его как ру­и­ну
Александр Скидан

Ро­лан Барт, «Фраг­мен­ты лю­бов­ной речи»

Барт ис­хо­дит из того, что лю­бов­ный дис­курс аб­со­лют­но по­ки­нут, им не ин­те­ре­су­ют­ся дру­гие язы­ки и лю­бые власт­ные ме­ха­низ­мы, по­это­му в этой кни­ге он ста­ра­ет­ся об­ра­тить­ся к по­ки­ну­то­му язы­ку влюб­лен­но­го, го­во­рить от лица влюб­лен­но­го, а не опи­сы­вать его речь. «Фраг­мен­ты лю­бов­ной речи» ка­жут­ся мне луч­шей кни­гой о люб­ви, по­то­му что в ней нет ро­ман­ти­че­ской тай­ны и чего-то непо­сти­жи­мо­го, а есть мак­си­маль­ная бли­зость к пе­ре­жи­ва­нию субъ­ек­та, вы­ра­жен­но­му в речи.

Ка­кая-то опре­де­лен­ная сила при­во­дит в дви­же­ние мой язык по на­прав­ле­нию к злу, ко­то­рое я могу при­чи­нить сам себе тч зпт ме­ха­ни­че­ский ре­жим мо­е­го дис­кур­са — ко­ле­со на сво­бод­ном ходу, язык ка­тит­ся сам со­бой, не ду­мая ни о ка­кой ре­аль­ной так­ти­ке. Я стрем­люсь при­чи­нить себе зло, я из­го­няю сам себя из рая, хло­по­ча над тем, что­бы вы­звать в себе об­ра­зы (рев­но­сти, по­ки­ну­то­сти, уни­жен­но­сти), спо­соб­ные меня ра­нить, ну а сто­ит от­крыть­ся ране, я не даю ей за­тя­нуть­ся, рас­трав­ляю ее все но­вы­ми об­ра­за­ми, пока на­ко­нец дру­гая рана не от­вле­чет мое вни­ма­ние
Ролан Барт

Алек­сандр Мар­кин, «Днев­ник» (2011-2015)

На­вер­ное, са­мый ми­зан­тро­пи­че­ский, без­жа­лост­ный к миру и со­вер­шен­но без­за­щит­ный текст со­вре­мен­ной рус­ской ли­те­ра­ту­ры, на­пи­сан­ный от лица нев­ро­ти­че­ско­го сно­ба и ин­тел­лек­ту­а­ла. Ме­ста­ми омер­зи­тель­ные, ме­ста­ми смеш­ные днев­ни­ко­вые за­мет­ки обо всем аб­сурд­ном, что про­ис­хо­дит в мире и част­ной жиз­ни пре­зи­ра­ю­ще­го всех рас­сказ­чи­ка. Тен­ден­ция из­да­вать на бу­ма­ге тек­сты «нели­те­ра­тур­ной» при­ро­ды (бло­ги, по­сты в соц­се­тях, за­мет­ки в мес­сен­дже­рах) сей­час аб­со­лют­но ле­ги­тим­на и ни­ко­го не удив­ля­ет — для ряда круп­ных из­да­тельств это во­об­ще ос­нов­ной ис­точ­ник до­хо­да. Но Дмит­рий Вол­чек из­дал пер­вый из трех «Днев­ни­ков» Алек­сандра Мар­ки­на (2002-2006), сна­ча­ла по­явив­ший­ся в ЖЖ, за­дол­го до того, как это ста­ло мейн­стри­мом.

Шам­шад Аб­дул­ла­ев, «Дру­гой юг»

Сти­хи Шам­ша­да Аб­дул­ла­е­ва, уз­бек­ско­го ав­то­ра, пи­шу­ще­го на рус­ском язы­ке, в свое вре­мя ста­ли для меня од­ной из то­чек вхо­да со­вре­мен­ную по­э­зию, ко­гда мы раз­би­ра­ли его тек­сты пе­ри­о­да фер­ган­ской по­э­ти­че­ской шко­лы на се­ми­на­ре по­эта и ис­сле­до­ва­те­ля ли­те­ра­ту­ры Ки­рил­ла Кор­ча­ги­на. В по­э­зии Аб­дул­ла­е­ва вы­со­кий мо­дер­низм и от­сыл­ки к за­пад­но­му ки­не­ма­то­гра­фу со­еди­ня­ют­ся с эк­зо­ти­кой во­сточ­но­го мира, ре­а­ли­я­ми зной­ной, непо­движ­ной Фер­га­ны — в прин­ци­пе, те же чер­ты ха­рак­те­ри­зу­ют его про­зу, но за счет спе­ци­фи­ки по­след­ней у это­го ав­то­ра текст об­ре­та­ет еще боль­шую плот­ность.

Пол­но­цен­но по­зна­ко­мить­ся с про­зой Шам­ша­да Аб­дул­ла­е­ва мне по­счаст­ли­ви­лось толь­ко недав­но, ко­гда в на­шем из­да­тель­стве вы­шел пол­ный сбор­ник его про­зы — кни­га «Дру­гой юг». В рас­ска­зах Аб­дул­ла­е­ва важ­ным при­е­мом ста­но­вит­ся мон­таж: склей­ки меж­ду «кад­ра­ми» от­сут­ству­ют, текст дви­жет­ся сплош­ным по­то­ком, за­стре­вая на ис­сле­до­ва­нии мгно­ве­ния, «незна­чи­тель­ных» де­та­лях, впле­та­ю­щих­ся в одну боль­шую ис­то­рию.

Чи­тая сти­хи в фор­ме розы, и ты по­вер­нул го­ло­ву (или я): ло­шадь, ка­мень, сай сре­ди тем­ных те­нет­ных трав, тот же вид. Я ли­стал этот бо­лон­ский сбор­ник, по­да­рен­ный мне год на­зад Се­бастья­ном, — на сним­ке он с де­вуш­кой в кафе «Си­рок­ко», улы­ба­ют­ся, за­го­ре­лые, и меж­ду ними за сто­лом свя­щен­ник на­гнул­ся над ры­бой и хле­бом, туск­лая тон­зу­ра па­ри­ру­ет лу­чи­стый воз­дух, вне су­деб. Что-то ме­ша­ло в нем дол­го смот­реть в его лицо, двой­ное са­мо­убий­ство ро­ди­те­лей, рим­ский люд, пись­ма: до Фер­га­ны столь­ко-то ки­ло­мет­ров, твои ули­цы в те­ни­стой пыли, etc.
Шамшад Абдуллаев

Бо­рис Фа­ли­ков, «Ве­ли­чи­на ка­че­ства. Ок­куль­тизм, ре­ли­гии Во­сто­ка и ис­кус­ство XX века»

Ис­то­рик ре­ли­гии Бо­рис Фа­ли­ков рас­ска­зы­ва­ет, как на рус­ский аван­гард и ис­кус­ство XX века по­вли­я­ли во­сточ­ные ре­ли­гии и ок­куль­тизм. Как в слу­чае с тек­та­ми Шам­ша­да Аб­дул­ла­е­ва, тут ин­те­ре­сен сам непри­выч­ный взгляд на за­пад­ный мир че­рез во­сточ­ную оп­ти­ку — толь­ко взгляд ис­сле­до­ва­те­ля, а не пи­са­те­ля.

«Ок­культ­ные и ори­ен­та­лист­ские мо­ти­вы в мо­дер­нист­ских про­из­ве­де­ни­ях неред­ко по­да­ва­лись в иро­нич­ной упа­ков­ке. Иро­ния, а то и на­смеш­ка при­сут­ство­ва­ли и у Ан­дрея Бе­ло­го, и у Джейм­са Джой­са, и у на­ших фу­ту­ри­стов, и у фран­цуз­ских сюр­ре­а­ли­стов. Со вре­ме­нем они лишь воз­рас­та­ли
Борис Фаликов

Ален Ба­дью, «Век»

Фран­цуз­ский фи­ло­соф Ален Ба­дью смот­рит на XX век ни на что не по­хо­жим об­ра­зом, вме­сто уто­пии усмат­ри­вая в нем страсть к ре­аль­но­му и пы­та­ясь мыс­лить век че­рез по­э­ти­че­ское.

Ла­кан ясно ви­дел, что опыт ре­аль­но­го — все­гда от­ча­сти и опыт ужас­но­го. За­глав­ный во­прос — это во­все не во­прос во­об­ра­жа­е­мо­го, но во­прос по­зна­ния того, что в этих ра­ди­каль­ных ис­пы­та­ни­ях вы­пол­ня­ло функ­цию ре­аль­но­го
Ален Бадью

Бо­рис Гройс, Gesamtkunst­werk Ста­лин

В этой кни­ге Гройс рас­смат­ри­ва­ет со­вет­ское го­су­дар­ство как то­таль­ное про­из­ве­де­ние ис­кус­ства, со­здан­ное Ста­ли­ным, а соц­ре­а­лизм — как на­след­ни­ка аван­гар­да, во­пре­ки бо­лее по­пу­ляр­но­му мне­нию, что аван­гард был за­губ­лен и на его ме­сте от­стро­и­ли прин­ци­пи­аль­но иное ис­кус­ство. Гройс го­во­рит о том, что, при всей раз­ни­це меж­ду аван­гар­дом и соц­ре­а­лиз­мом, во власт­ных ам­би­ци­ях и взгля­де на об­ще­ство у них мно­го об­ще­го, а глав­ный про­ект аван­гар­да уда­лось соз­дать имен­но Ста­ли­ну.

В цен­тре кон­флик­та меж­ду аван­гар­дом и соц­ре­а­лиз­мом сто­ит прин­ци­пи­аль­но важ­ный для все­го ис­кус­ства XX сто­ле­тия во­прос о ле­ги­тим­но­сти ху­до­же­ствен­ной апро­при­а­ции. Для аван­гар­да апро­при­а­ция рав­на пла­ги­а­ту. С точ­ки зре­ния ху­дож­ни­ка-аван­гар­ди­ста, ар­ти­ку­ли­ро­вать пред­став­ле­ние о бу­ду­щем с по­мо­щью слов и изоб­ра­же­ний, взя­тых из про­шло­го, озна­ча­ет за­ра­зить это бу­ду­щее на­сле­ди­ем про­шло­го. В кон­тек­сте соц­ре­а­лиз­ма апро­при­а­ция рас­смат­ри­ва­ет­ся как ле­ги­тим­ная ху­до­же­ствен­ная прак­ти­ка.
Борис Гройс