Обычно слово «pivot» применяют по отношению к стартапам — оно означает смену бизнес-модели, продукта или сферы деятельности. А мы назвали так рубрику с историями людей, которые полностью изменили свою карьеру. Алексей Шорин выучился на геофизика и уехал на вахту в Сибирь. Там ему пришлось работать на скважинах в минус 40, иметь дело с радиоактивными источниками и находить общий язык с людьми, намного старше по возрасту. В интервью «Цеху» он рассказал, почему решил сменить успешную карьеру в нефтяной сфере на должность стажера в дизайн-студии Pinkman и как шаг за шагом учился управлять командой из более опытных коллег.
Выбор профессии и книжка взрывника
Когда я заканчивал школу, то не знал, кем хочу быть. Вуз выбирал методом исключения — составил список ближайших к дому и постепенно вычеркивал то, что точно не подходит. Последним в списке остался геологоразведочный университет им. Орджоникидзе. Название звучало небанально, я решил — почему бы не попробовать, и записался на годовой подготовительный курс.
Благодаря советам преподавателей я выбрал геофизическое направление. Но только к пятому курсу, когда начались профильные предметы, я понял, что профессия довольно интересная. Тогда же я решил, что пора найти работу и обратился к декану факультета, чтобы он меня куда-нибудь порекомендовал. Так я оказался в исследовательском институте «ВНИПИ Взрывгеофизика». Там я погрузился в профессиональную сферу и получил «книжку взрывника» — разрешение проводить взрывные работы на нефтяных скважинах.
В институте я работал недолго: стало скучно, да и дорога в Подмосковье занимала два с половиной часа. Я уволился в никуда и три месяца искал другую работу по специальности. Мне предложили должность в российской дочке французско-американской компании Schlumberger. Это вахтовая работа: один месяц живешь в Москве, один — в городке Мегион недалеко от Нижневартовска. Так я, москвич, уехал в Сибирь работать геофизиком, тем самым удивив многих родственников.
Из Москвы на вахту в Сибирь
Работа на вахте устроена так: живешь в общежитии, выезжаешь на скважину, и там работаешь, ешь и спишь за компьютером в отдельном отсеке машины. Мне нужно было изучить породы внутри многокилометровой скважины и проверить, нет ли там повреждений. Поскольку у меня была книжка взрывника, я также заведовал взрывными работами. Примерно через полгода прибавились менеджерские задачи: я стал руководить командой, состоявшей из меня, машиниста и каротажника, отвечавшего за техническую часть исследований.
Зимой температура часто опускалась до минус 40, а я работал на улице в течение нескольких часов. Приборы замерзали намертво и приходилось отогревать их паром. Были ситуации, когда я спал по четыре часа в течение четырех дней. Все эти четыре часа будильник звонил каждые пять минут: я проверял, все ли работает как надо, и снова проваливался в сон. Также мы использовали источники радиации для поиска нефти. Их нужно хранить как можно дальше от себя, иначе можно подорвать здоровье. Бывало всякое: однажды щуп для захвата сломался, и мне пришлось на две-три секунды схватить железный кубик с этим веществом руками.
На вахте мне нужно было найти общий язык с людьми на порядок старше меня. Я же был не просто младше, но и выглядел намного моложе своих лет. Большинство из коллег курили, а я — нет, и иногда в машине стоял дым, хоть топор вешай. Наверное, со стороны мои просьбы выглядели так: «Дядя, а можете потушить сигаретку»? Когда я ставил задачи, это звучало похоже. В какой-то момент один коллега сказал: «Ты вообще молодец, но просто прикажи, что делать, без рассусоливания. Отвечать за это будешь все равно ты».
Офисная работа
Через три года я перешел в американскую компанию с похожим профилем. Платили там больше, и условия улучшились: в жилом отсеке машины теперь можно было стирать и принимать душ. Но Сибирь осталась Сибирью: летом сумасшедшая жара с мошкарой, которая в прямом смысле может тебя съесть, а зимой холод до минус 50-60 градусов.
Еще через пару лет я согласился на новую должность — делать нужно было то же самое, только сидя за восемью мониторами в тюменском офисе. Я провел на вахте еще два года и понял, что меняюсь не в лучшую сторону, становлюсь ленивым, раздражительным. Условия были комфортными, иногда я даже мог поспать в кресле, когда работы шли вяло. Но этот режим начинал пугать. Я задумался, что будет через три года? Да, я стану больше зарабатывать. Но при этом я не вижусь с женой и друзьями, а многие важные вещи происходят без меня.
Поэтому я стал искать новую работу. Моя жена — арт-директор, и мне всегда нравилось обсуждать с ней, что происходит в диджитале и дизайне. Я решил углубиться в эту сферу, начал изучать статьи, посмотрел курс лекций Школы менеджеров Яндекса. Постепенно я исключал профессии, которые точно не подходили: например, я бы не смог быть дизайнером, потому что не умею рисовать, а профессия аналитика казалась скучной из-за работы с цифрами. Последней в списке осталась позиция проджект-менеджера. Она давала возможность освоиться в диджитале и во многом соответствовала тому, что я уже умел: работать в команде, расставлять приоритеты и сохранять самообладание, когда остальные в панике.
Проджект-менеджмент
Я прошел несколько собеседований и почти договорился с небольшой студией, что попробую себя в качестве проджект-менеджера. Параллельно с этим мой брат, на тот момент аккаунт-директор в дизайн-студии Pinkman, предложил пообщаться с его коллегой Костасом, который как раз руководил менеджерами. Я так и сделал: Костас объяснил, что стать проджектом — хорошее начало, чтобы понять, чем занимаются в студии, и предложил должность стажера.
Я стал выбирать между первой студией и Pinkman. Брат тогда сказал: смотри, Pinkman сейчас растет быстрее всех на рынке, и здесь тебе дадут кучу задач и опыта. В небольшой студии ты столькому не научишься. Так я согласился на скромную должность «принеси-подай».
Сначала я помогал разгрузить аккаунт-менеджеров: вел отчеты со встреч с клиентами (митинг-репорты), фиксировал цифры и задачи, составлял техзадания. Постепенно меня подключали к крупным проектам в помощь проджект-менеджерам, которые отвечали за продакшн. В итоге часть проектов полностью перешла ко мне. Я руководил разработкой брендингов, фирменных стилей, сайтов — например, мы сделали сайты для импортера алкоголя Simple Group и для IT-компании «Таможенная карта».
Что в нефтянке, что в студии, менеджер — и швец, и жнец, и на дуде игрец. В идеале ты должен разбираться в софте, контролировать выполнение задач, быть психологом, находить консенсус, когда все рассорились. В студии самое сложное —руководить коллегами, которые хоть и младше, но гораздо опытнее тебя — дизайнерами, фронтендерами, бэкендерами. При этом ты отвечаешь за то, чтобы все участники команды двигались в одном направлении.
Планы на будущее
Теперь я разбираюсь в теме и получаю действительно интересные задачи, например, разрабатываю сайт со сложной структурой. Когда мы обсуждаем проект с командой, я уже не говорю глупости и не полагаюсь только на мнение дизайнеров и разработчиков, а ориентируюсь на собственный опыт, на понимание процессов и бизнеса клиента.
По ощущениям, мне нужно больше прокачиваться в дизайне, фронтенде и бэкенде. Это важно, чтобы, например, оценить — а уместна ли здесь эта фича или насколько адекватные сроки называет дизайнер. Также в свободное время я прохожу два онлайн-курса: для продакт-менеджеров и для системных аналитиков. Второй курс мы решили изучить всей командой менеджеров: для студии важно, чтобы мы хорошо понимали сторону заказчиков.
В будущем я хочу остаться в диджитал-сфере, но не в качестве проджект-менеджера — возможно, попробую себя в тех же продактах. В идеальном мире ты ставишь перед людьми задачу, и они ее решают, но в реальности иногда я чувствую себя надсмотрщиком. Руководить, но не сидеть цербером над командой, мне еще предстоит научиться. А еще я всегда мечтал стать барменом. Это мечта моего детства, и я даже думал устроиться в бар после университета, но меня отговорили. Подумаю об этом ближе к пенсии: кто-то мечтает завести огород, а я бы смешивал коктейли в свое удовольствие.
Только полезные посты и сторис — в нашем Instagram
