«Воспаление памяти»: глава из новой книги Николая Эппле «Неудобное прошлое»

5 ав­гу­ста — Меж­ду­на­род­ный день па­мя­ти жертв Боль­шо­го тер­ро­ра 1937–1938 го­дов. В из­да­тель­стве «Но­вое Ли­те­ра­тур­ное Обо­зре­ние» вы­хо­дит кни­га «Неудоб­ное про­шлое: Па­мять о го­су­дар­ствен­ных пре­ступ­ле­ни­ях в Рос­сии и дру­гих стра­нах», в ко­то­рой её ав­тор, ис­сле­до­ва­тель ме­мо­ри­аль­ной куль­ту­ры Ни­ко­лай Эп­пле, срав­ни­ва­ет про­ра­бот­ку про­шло­го в Рос­сии с опы­том Гер­ма­нии, Ис­па­нии, Ар­ген­ти­ны, Поль­ши, ЮАР и Япо­нии.

В ап­ре­ле 2019 года жур­на­лист и ви­де­об­ло­гер Юрий Дудь* (вне­сен в ре­естр ино­аген­тов Ми­ню­стом РФ — Прим. «Цех») вы­ло­жил на YouTube до­ку­мен­таль­ный фильм «Ко­лы­ма—ро­ди­на на­ше­го стра­ха», ко­то­рый сра­зу на­зва­ли «од­ним из наи­бо­лее зна­чи­мых куль­тур­но-ис­то­ри­че­ских со­бы­тий года». Со­зда­те­ли филь­ма про­еха­ли 2000 ки­ло­мет­ров в 40-гра­дус­ный мо­роз по Ко­лым­ско­му трак­ту, по­го­во­ри­ли с мест­ны­ми жи­те­ля­ми и детьми тех, кто в ста­лин­ские годы про­шел че­рез ма­га­дан­ские ла­ге­ря. На при­ме­ре Ко­лы­мы они по­нят­ным мо­ло­деж­ной ауди­то­рии язы­ком рас­ска­за­ли ис­то­рию ГУ­ЛА­Га, объ­яс­нив, по­че­му эта тема се­го­дня ка­са­ет­ся каж­до­го из нас:

Не знаю, как у вас, но я всю свою жизнь слы­шу от ро­ди­те­лей: «Будь осто­ро­жен, не при­вле­кай к себе лиш­нее вни­ма­ние, не вы­со­вы­вай­ся, —это очень опас­но. И во­об­ще мы—про­стые люди, от нас ни­че­го не за­ви­сит», — го­во­рит Юрий Дудь* в под­вод­ке к филь­му.

— От­ку­да у стар­ше­го по­ко­ле­ния этот страх, это стрем­ле­ние ма­зать все се­рой крас­кой? По­че­му они бо­ят­ся, что даже за ми­ни­маль­ную сме­лость обя­за­тель­но при­ле­тит на­ка­за­ние? Моя ги­по­те­за: этот страх за­ро­дил­ся еще в про­шлом веке и че­рез по­ко­ле­ния до­брал­ся до нас. Одно из мест, где этот страх по­яв­лял­ся, —Ко­лы­ма.

За первую неде­лю фильм на­брал на YouTube 9,5 млн, а к мар­ту 2020 года — бо­лее 20 млн про­смот­ров: вполне на уровне са­мых рей­тин­го­вых ин­тер­вью Дудя* с по­пу­ляр­ны­ми у мо­ло­де­жи рэпе­ра­ми, жур­на­ли­ста­ми, по­ли­ти­ка­ми и ки­не­ма­то­гра­фи­ста­ми.

Для темы ре­прес­сий, не слиш­ком при­выч­ной для ши­ро­кой ауди­то­рии, это небы­ва­лые по­ка­за­те­ли. «Дудь, ко­неч­но, от­нюдь не пер­вый, кто при­е­хал на Ко­лы­му, или снял про нее фильм, или по­го­во­рил с людь­ми, — пи­шет ис­сле­до­ва­тель па­мя­ти о ГУ­ЛА­Ге Да­рья Хлев­нюк. — Он сто­ит на пле­чах кол­лег, про­ек­тов вро­де „Ме­диаха­ка­то­на“ в „Ме­мо­ри­а­ле“* (вне­сен в ре­естр ино­аген­тов Ми­ню­стом РФ — Прим. „Цех“) или му­зея ГУ­ЛА­Га. Но это важ­ный про­рыв в но­вые ауди­то­рии и де­мон­стра­ция того, что но­вое по­ко­ле­ние, пра­вну­ки жертв ре­прес­сий, го­то­вы к раз­го­во­ру об этом про­шлом на сво­ем язы­ке».

Фе­но­мен филь­ма «Ко­лы­ма»—наи­бо­лее яр­кое сви­де­тель­ство ши­ро­ко­мас­штаб­но­го про­цес­са про­буж­де­ния ин­те­ре­са в об­ще­стве к теме па­мя­ти о рос­сий­ском труд­ном про­шлом. То, о чем несколь­ко лет на­зад го­во­ри­ли лишь наи­бо­лее тон­ко чув­ству­ю­щие ав­то­ры и ис­сле­до­ва­те­ли, к кон­цу 2010-х вид­но нево­ору­жен­ным гла­зом. Рос­сия одер­жи­ма про­шлым. Сло­во­со­че­та­ние «вой­ны па­мя­ти», ко­то­рое в на­ча­ле 2010-х зна­ли толь­ко спе­ци­а­ли­сты, за­ни­ма­ю­щи­е­ся кол­лек­тив­ной па­мя­тью, се­го­дня зна­ют все. Но­вост­ные лен­ты то и дело взры­ва­ют­ся со­об­ще­ни­я­ми об от­кры­тии (осквер­не­нии или де­мон­та­же от­кры­то­го ра­нее) оче­ред­но­го па­мят­ни­ка Ста­ли­ну, Ива­ну Гроз­но­му или кня­зю Вла­ди­ми­ру, му­зея, ме­мо­ри­аль­ной дос­ки тому или ино­му ис­то­ри­че­ско­му де­я­те­лю, оче­ред­ной ини­ци­а­ти­ве по пе­ре­име­но­ва­нию Вол­го­гра­да, а дан­ные опро­сов фик­си­ру­ют все но­вые ре­корд­ные по­ка­за­те­ли сим­па­тий к Ста­ли­ну.

По дан­ным опро­са «Ле­ва­да-цен­тра», в мар­те 2019 года доля рос­си­ян, по­ло­жи­тель­но от­но­ся­щих­ся к Ста­ли­ну, до­стиг­ла 51%, а доля по­ло­жи­тель­но оце­ни­ва­ю­щих его роль в ис­то­рии стра­ны—70%. Это мак­си­маль­ные по­ка­за­те­ли с 2001 года (Ди­на­ми­ка от­но­ше­ния к Ста­ли­ну // Ле­ва­да-центр. 2019. 16 ап­ре­ля). Впро­чем, ме­то­ды это­го опро­са были под­верг­ну­ты кри­ти­ке в про­фес­си­о­наль­ной сре­де, см.: Юдин Г. Де­сять те­зи­сов о люб­ви к Ста­ли­ну // Эхо Моск­вы. 2019. 19 ап­ре­ля)

Мас­со­вую куль­ту­ру ли­хо­ра­дит — се­ри­а­лы о Ста­лине и ГУ­ЛА­Ге со­би­ра­ют боль­шую ауди­то­рию (а од­но­имен­ный ка­нал в Telegram ока­зы­ва­ет­ся са­мым по­пу­ляр­ным в Рос­сии); с те­мой ре­прес­сий пы­та­ют­ся иг­рать ре­клам­щи­ки и ор­га­ни­за­то­ры культ­мас­со­вых ме­ро­при­я­тий; ак­ци­о­нист, под­жи­га­ю­щий дверь Лу­бян­ки, при­зна­ет­ся (на ко­рот­кое вре­мя) глав­ным со­вре­мен­ным ху­дож­ни­ком Рос­сии.

Ис­то­ри­ки с бес­силь­ным от­ча­я­ни­ем на­блю­да­ют, как пред­мет их ис­сле­до­ва­ния ока­зы­ва­ет­ся мощ­ней­шим ре­сур­сом для вы­стра­и­ва­ния «ис­то­ри­че­ской по­ли­ти­ки». При этом их мне­ние в этой си­ту­а­ции не толь­ко не при­об­ре­та­ет боль­шую зна­чи­мость, чем рань­ше, —на­обо­рот, на него во­об­ще пе­ре­ста­ют об­ра­щать вни­ма­ние. Па­мять о про­шлом, ре­ши­тель­но под­твер­ждая клас­си­че­ские тео­рии куль­тур­со­цио­ло­гов, жи­вет сво­ей спе­ци­фи­че­ской жиз­нью. Она пи­та­ет­ся трав­ма­ми, ма­ни­я­ми, фо­би­я­ми, зло­бой дня и мало ин­те­ре­су­ет­ся фак­та­ми.

Глав­ная, мно­го­крат­но от­ме­чен­ная осо­бен­ность со­вре­мен­ной рос­сий­ской дей­стви­тель­но­сти со­сто­ит в том, что ис­то­рия здесь за­ме­ни­ла по­ли­ти­ку. По те­ле­ви­де­нию, в со­ци­аль­ных се­тях, на ули­це и на кух­нях идет раз­би­ра­тель­ство не по по­во­ду со­вре­мен­но­сти, а по по­во­ду про­шло­го.

Дис­кус­сии это­го рода (о Пер­вой ми­ро­вой, Вто­рой ми­ро­вой, аф­ган­ской, че­чен­ской, о ре­прес­си­ях и рас­па­де СССР) са­мо­за­рож­да­ют­ся в так­си, по­ез­де, при­ем­ной вра­ча —лю­бом ме­сте, где воз­ни­ка­ет воз­мож­ность раз­го­во­ра, — пи­шет поэт и эс­се­ист Ма­рия Сте­па­но­ва. — Это все немно­го на­по­ми­на­ет се­мей­ный скан­дал — но кух­ней ока­зы­ва­ет­ся огром­ная стра­на, а дей­ству­ю­щи­ми ли­ца­ми — не толь­ко жи­вые, но и мерт­вые. Ко­то­рые, как вы­яс­ня­ет­ся, жи­вее всех жи­вых.

Про­ис­хо­дя­щее про­из­во­дит крайне стран­ное впе­чат­ле­ние на того, кто на­хо­дит воз­мож­ность взгля­нуть на все это от­стра­нен­ным взгля­дом. По­ссо­рив­ша­я­ся со все­ми сво­и­ми со­се­дя­ми стра­на на­хо­дит­ся в за­тяж­ном эко­но­ми­че­ском кри­зи­се с неяс­ны­ми пер­спек­ти­ва­ми вы­хо­да, пра­ви­тель­ство со­кра­ща­ет бюд­жет­ные рас­хо­ды, а об­ще­ство с па­ра­но­и­даль­ным азар­том об­суж­да­ет про­шлое.

При­чи­на за­хва­чен­но­сти про­шлым — его неза­вер­шен­ность, невоз­мож­ность долж­ным об­ра­зом по­хо­ро­нить и опла­кать по­кой­ни­ков, всту­пить в пра­ва на­след­ства, из­влечь из ис­то­рии вы­во­ды и, за­вер­шив один цикл, на­чать сле­ду­ю­щий.

«Вся­кий, кто пы­та­ет­ся за­фик­си­ро­вать рос­сий­скую ис­то­рию в со­от­вет­ствии с ге­ге­льян­ским мыш­ле­ни­ем как некое ли­ней­но раз­ви­ва­ю­ще­е­ся, по­сту­па­тель­ное дей­ствие, не по­ни­ма­ет ее сути. Ни одна эпо­ха здесь не за­вер­ша­ет­ся, ни одна про­бле­ма не ре­ша­ет­ся. Во­прос о том, сто­и­ли ли ре­фор­мы Пет­ра Ве­ли­ко­го, обес­пе­чив­шие стране мо­дер­ни­за­цию и рас­цвет, жиз­ней тьмы кре­пост­ных, ко­то­ры­ми были опла­че­ны цар­ские ме­га­про­ек­ты, по сей день не утра­тил сво­ей ак­ту­аль­но­сти и про­дол­жа­ет об­суж­дать­ся. В Гер­ма­нии мир пред­ста­ет мет­ри­че­ским, квад­рат­ным. Вре­мя про­те­ка­ет ли­не­ар­но. Здесь учат­ся на ошиб­ках про­шло­го, ста­вя тем са­мым на этом про­шлом крест». Кер­стин Хольм. Мои 22 года в Рос­сии // Colta. 2013

Но что­бы на­щу­пать под­сту­пы к об­щей про­бле­ме, сто­ит вни­ма­тель­нее при­гля­деть­ся к тому, как имен­но про­ис­хо­дит пе­ре­жи­ва­е­мое стра­ной «вос­па­ле­ние» па­мя­ти о про­шлом. Па­мят­ни­ки Ста­ли­ну и иже с ним по­лез­ли из-под зем­ли не вдруг. Они то тут, то там про­кле­вы­ва­лись с мо­мен­та рас­па­да СССР. Но если в 2000-е и в на­ча­ле 2010-х го­дов эти па­мят­ни­ки ста­ра­лись укрыть от по­сто­рон­них глаз в крас­ных угол­ках школ, на при­уса­деб­ных участ­ках или за за­бо­ра­ми пред­при­я­тий, то с на­ча­ла 2014 года они ста­ли за­хва­ты­вать скве­ры и пло­ща­ди. В фев­ра­ле 2015-го в Ялте в при­сут­ствии спи­ке­ра Гос­ду­мы Сер­гея На­рыш­ки­на был от­крыт мо­ну­мент «Боль­шая трой­ка», вклю­ча­ю­щий пер­вый со вре­мен хру­щев­ской де­ста­ли­ни­за­ции офи­ци­аль­ный па­мят­ник Ста­ли­ну.

Эмо­ци­о­наль­ный подъ­ем, вы­зван­ный Олим­пи­а­дой в Сочи, ожи­вил в серд­цах рос­си­ян пост­им­пер­скую гор­дость. По­сле­до­вав­ший сра­зу за­тем Ев­ро­май­дан на Укра­ине вы­све­тил кри­зис­ное со­сто­я­ние пост­им­пер­ско­го про­ек­та. Это ока­за­лось ме­ха­низ­мом за­пус­ка мо­би­ли­за­ции, им­пуль­сом к пе­ре­со­би­ра­нию им­пер­ско­го про­ек­та пе­ред ли­цом опас­но­сти. Ан­нек­сия Кры­ма и по­сле­до­вав­шая за ним вой­на на юго-во­сто­ке Укра­и­ны
с небы­ва­лой си­лой встрях­ну­ли рос­сий­ское об­ще­ство, так что в нем ра­зом всплы­ли все нераз­ре­шен­ные про­бле­мы про­шло­го.

Рос­сий­ская власть ста­ла ис­кать наи­бо­лее уни­вер­саль­ный язык спло­че­ния на­ции, внут­ренне глу­бо­ко раз­де­лен­ной (точ­нее, со­зна­тель­но и си­сте­ма­ти­че­ски раз­де­ляв­шей­ся). Это ока­зал­ся язык спло­че­ния во­круг про­шло­го, а не во­круг
на­сто­я­ще­го. Пред­ло­жен­ный в рам­ках це­ре­мо­ний от­кры­тия и за­кры­тия со­чин­ской Олим­пи­а­ды уни­вер­са­лист­ский язык был ма­ло­при­го­ден для мо­би­ли­за­ции. Необ­хо­дим был язык пат­ри­о­ти­че­ский и изо­ля­ци­о­нист­ский, апел­ли­ру­ю­щий к опы­ту по­бе­ды над внеш­ни­ми и внут­рен­ни­ми вра­га­ми.

В Рос­сии един­ствен­ным та­ким язы­ком оста­ет­ся язык апел­ля­ций к по­бе­де в Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной войне. Про­бле­ма это­го язы­ка в том, что он слиш­ком ак­тив­но при­сва­и­ва­ет­ся офи­ци­о­зом и те­ря­ет лич­ный мо­би­ли­за­ци­он­ный за­ряд. Этот
язык удо­бен для об­суж­де­ния «по­зи­тив­ной по­вест­ки» и от­ча­сти — темы спло­че­ния пе­ред внеш­ним вра­гом, но ма­ло­при­ме­ним в си­ту­а­ции нега­тив­ной мо­би­ли­за­ции, ко­гда необ­хо­ди­мо на­по­ми­на­ние не о ве­ли­чии, а об опас­но­сти.

Язык же апел­ля­ций к Ста­ли­ну и ре­прес­си­ям од­но­вре­мен­но дает вы­ход на­ко­пив­ше­му­ся нега­ти­ву, пред­по­ла­га­ет кри­ти­че­ский, даже про­тестный дис­курс и хо­ро­шо под­хо­дит для раз­би­ра­тельств с внут­рен­ни­ми вра­га­ми.

Гос­про­па­ган­де даже не при­шлось ис­поль­зо­вать ста­лин­ский язык на­пря­мую. Она про­сто на­ча­ла го­во­рить про внеш­нюю и внут­рен­нюю угро­зу, про ка­ра­те­лей и опол­чен­цев, бан­де­ров­цев и на­ци­о­нал-пре­да­те­лей, до­ба­ви­ла в го­лос ме­тал­ла, ста­ла
гро­зить и де­мон­стри­ро­вать силу. Ока­за­лось, это­го до­ста­точ­но, что­бы за­пу­стить дрем­лю­щий в со­зна­нии рос­си­ян ком­плекс.

Рез­кое из­ме­не­ние по­ли­ти­ки стра­ны при­ве­ло к пе­ре­мене в ис­то­ри­че­ском вос­при­я­тии мно­гих лю­дей, для ко­то­рых ока­за­лось, что са­мым ло­гич­ным язы­ком опи­са­ния про­ис­хо­дя­ще­го ста­но­вит­ся язык Со­вет­ско­го Со­ю­за вре­мен Ста­ли­на, — го­во­рит ис­то­рик Иван Ку­рил­ла. — Имен­но то­гда Со­вет­ский Союз рас­ши­рял свою тер­ри­то­рию, и это было по­ло­жи­тель­ным в то­гдаш­ней трак­тов­ке про­цес­сом. Со вре­мен Ста­ли­на та­ко­го боль­ше не было. По­лу­ча­ет­ся, что рас­ши­ре­ние стра­ны, ан­нек­сия Кры­ма ока­за­лась для боль­шой ча­сти со­граж­дан толч­ком к воз­вра­ще­нию ка­кой-то ми­ро­воз­зрен­че­ской рам­ки, взгля­да на мир, ко­то­рую мы зна­ем по Со­вет­ско­му Со­ю­зу се­ре­ди­ны XX века.

Власть вы­зва­ла этот об­раз нена­ме­рен­но, но он за­жил соб­ствен­ной жиз­нью, и уже вес­ной 2014 года за­мет­но боль­шее, чем рань­ше, чис­ло рос­си­ян ста­ло при­зна­вать­ся в со­чув­ствен­ном от­но­ше­нии к Ста­ли­ну. Как в древ­нем сю­же­те про уче­ни­ка ча­ро­дея, вы­пу­щен­ные на сво­бо­ду из ути­ли­тар­ных со­об­ра­же­ний силы ока­за­лись непод­кон­троль­ны­ми тем, кто их вы­пу­стил. На­щу­пы­вая объ­еди­ня­ю­щий язык, власть на­ткну­лась на об­щую боль; она це­ли­ла в чув­стви­тель­ные точ­ки «тела на­ции», а по­па­ла в ме­ста трав­мы.

Имен­но трав­ма ока­зы­ва­ет­ся наи­бо­лее важ­ным со­би­ра­ю­щим мо­мен­том ре­ани­ми­ру­е­мо­го кон­струк­та. То, что на пер­вый взгляд вы­гля­дит воз­рож­де­ни­ем ко­лос­са, воз­вра­ще­ни­ем го­су­дар­ствен­ной мо­де­ли СССР вре­мен Ста­ли­на, при вни­ма­тель­ном рас­смот­ре­нии ока­зы­ва­ет­ся на­бо­ром раз­но­род­ных эле­мен­тов, ли­шен­ных внут­рен­не­го един­ства.

Это осо­бен­но от­чет­ли­во вид­но во внеш­ней по­ли­ти­ке на при­ме­ре воз­рож­де­ния ком­плек­са пред­став­ле­ний и ре­ак­ций, свя­зан­ных с хо­лод­ной вой­ной. Со­вре­мен­ная Рос­сия, в от­ли­чие от СССР, не мо­жет пред­ло­жить миру аль­тер­на­тив­ный по­ли­ти­че­ский строй, цен­но­сти и иде­а­лы. Не бу­дучи в со­сто­я­нии вер­нуть себе ста­тус сверх­дер­жа­вы, го­су­дар­ство ис­поль­зу­ет сво­е­го рода сим­па­ти­че­скую ма­гию, на­ря­жа­ясь в ко­стю­мы про­шло­го, что­бы вер­нуть­ся во вре­ме­на, ко­гда тра­ва была зе­ле­нее, а само оно — силь­нее и без­жа­лост­нее. На­се­ле­ние с го­тов­но­стью ему в этом подыг­ры­ва­ет. Ведь па­мять о жиз­ни в усло­ви­ях хо­лод­ной вой­ны до­ста­точ­но све­жа и лег­ко ре­ани­ми­ру­ет­ся.

То же са­мое про­ис­хо­дит во внут­рен­ней по­ли­ти­ке. Го­су­дар­ство, ре­прес­сив­ные ор­га­ны ко­то­ро­го ли­ше­ны идео­ло­ги­че­ских мо­ти­вов и веры в право­ту сво­е­го дела, а дви­жи­мы толь­ко жад­но­стью и стра­хом, иг­ра­ет в силь­ную руку. А граж­дане с го­тов­но­стью иг­ра­ют в жизнь при силь­ной руке. Имен­но в этой ло­ги­ке ста­но­вят­ся по­нят­ны (ра­бо­та­ют и счи­ты­ва­ют­ся боль­шин­ством) и рез­кое уве­ли­че­ние чис­ла дел за «экс­тре­мизм» и «го­сиз­ме­ну», и кам­па­нии про­тив «ино­стран­ных аген­тов» и «пя­той ко­лон­ны». В ло­ги­ке ста­лин­ских кам­па­ний про­во­дят­ся даже та­кие чи­сто тех­ни­че­ские меры, как ввод плат­ных пар­ко­вок, снос тор­го­вых ларь­ков и ре­монт цен­траль­ных улиц в Москве.

До­пол­ни­тель­ный ар­гу­мент в поль­зу вы­мо­роч­но­сти и внут­рен­ней нежиз­не­спо­соб­но­сти кон­струк­тов, с ко­то­ры­ми мы сей­час име­ем дело, — их от­ча­ян­но эк­лек­ти­че­ский ха­рак­тер. Эле­мен­ты со­вет­ской идео­ло­гии со­еди­ня­ют­ся здесь с мо­нар­хист­ски­ми, пра­во­сла­вие — с фа­шиз­мом, ком­му­низм — с ка­пи­та­лиз­мом, мо­дерн — с от­кро­вен­ным пост­мо­дер­низ­мом. В об­щую «ми­ро­воз­зрен­че­скую рам­ку» укла­ды­ва­ет­ся на­бор крайне раз­но­род­ных яв­ле­ний, ко­то­рые си­ту­а­тив­ным об­ра­зом со­бра­ны вме­сте стра­хом и трав­ма­ми.

Как ни па­ра­док­саль­но, в этой су­до­рож­ной ак­ти­ви­за­ции «ста­лин­ско­го ком­плек­са» мож­но уви­деть важ­ный об­на­де­жи­ва­ю­щий знак. Бла­го­да­ря ей раз­би­ра­тель­ство с трав­ма­ти­че­ским про­шлым, за­труд­нен­ное мно­же­ством по­ли­ти­че­ских, со­ци­аль­ных и пси­хо­ло­ги­че­ских фак­то­ров, мо­жет на­ко­нец дохлест­нуть до всей стра­ны: фак­ти­че­ски при­ну­дить ее за­нять­ся се­рьез­ным пе­ре­осмыс­ле­ни­ем труд­но­го про­шло­го. До сих пор па­мять о со­вет­ском тер­ро­ре оста­ва­лась во мно­гом част­ной, за­пря­тан­ной по­глуб­же. От­ту­да она неви­ди­мым об­ра­зом окра­ши­ва­ла от­но­ше­ние к на­сто­я­ще­му, либо про­ра­ба­ты­ва­лась «экс­тер­ном» — уско­рен­но и по вер­хам. Те­перь же она мо­жет про­бу­дить­ся в пол­ную силу.

Об­щая про­ра­бот­ка об­щей боли — необ­хо­ди­мое усло­вие ис­це­ле­ния. Уси­лий од­но­го го­су­дар­ства в та­ких слу­ча­ях недо­ста­точ­но. Недо­ста­точ­но для это­го и уси­лий од­ной лишь ак­тив­ной ча­сти граж­дан­ско­го об­ще­ства. Важ­ность де­я­тель­но­сти та­ких ор­га­ни­за­ций, как «Ме­мо­ри­ал», труд­но пе­ре­оце­нить. Но сами же чле­ны «Ме­мо­ри­а­ла» ви­дят свою за­да­чу в том, что­бы дать об­ще­ству ма­те­ри­ал, фак­ты для осмыс­ле­ния. Про­из­ве­сти это осмыс­ле­ние за об­ще­ство и в усло­ви­ях про­ти­во­дей­ствия со сто­ро­ны го­су­дар­ства они не мо­гут.

В по­след­ние годы раз­го­вор о ре­прес­си­ях и о на­сле­дии ста­ли­низ­ма все чаще за­хва­ты­ва­ет все об­ще­ство. Он ча­сто бы­ва­ет страш­но­ват и бо­лез­нен, его участ­ни­ки то и дело поз­во­ля­ют себе из­лиш­ние и эмо­ци­о­наль­ные ге­не­ра­ли­за­ции. Но ведь с вскры­ва­ю­щи­ми­ся на­ры­ва­ми ина­че не бы­ва­ет!

Мож­но пой­ти еще чуть даль­ше. Рос­сии необ­хо­дим не про­сто раз­го­вор о па­мя­ти. Этот раз­го­вор — един­ствен­ная воз­мож­ность под­сту­пить­ся к куда бо­лее слож­ной за­да­че: по­пыт­ке най­ти об­щий язык на об­ще­на­ци­о­наль­ном уровне. Боль, наи­бо­лее от­чет­ли­во свя­зан­ная со ста­лин­ским пе­ри­о­дом ис­то­рии, — это, по­жа­луй, един­ствен­ный под­лин­но об­щий опыт, объ­еди­ня­ю­щий или спо­соб­ный объ­еди­нить не толь­ко рос­си­ян, но и всех жи­те­лей пост­со­вет­ско­го про­стран­ства. Это объ­еди­не­ние со­всем ино­го рода, чем то, ко­то­рое по­пы­та­лись раз­бу­дить ав­то­ры пост­крым­ской мо­би­ли­за­ции. Но имен­но оно спо­соб­но вы­ве­сти нас на раз­го­вор о важ­но­сти и нуж­но­сти сов­мест­но­го су­ще­ство­ва­ния на этом про­стран­стве, на раз­го­вор об об­щих це­лях и во­об­ще о том, ради чего име­ет смысл идти на ком­про­мис­сы.

Преж­де чем го­во­рить о том, как имен­но мо­жет быть ор­га­ни­зо­ва­на про­ра­бот­ка труд­но­го про­шло­го в Рос­сии и как вы­гля­дят наи­бо­лее по­ка­за­тель­ные мо­де­ли та­кой про­ра­бот­ки в дру­гих стра­нах, сто­ит крат­ко опи­сать само «трав­ма­ти­че­ское со­бы­тие» и си­ту­а­цию с его про­ра­бот­кой к на­сто­я­ще­му мо­мен­ту. Та­кой «экс­по­зи­ции» по­свя­ще­ны сле­ду­ю­щие гла­вы этой ча­сти.