Журналист и редактор Александрина Елагина уже девять лет ездит на Летнюю школу— некоммерческий образовательный проект, где преподаватели, организаторы и участники живут в палатках, сами готовят и организуют учебные программы. Елагина рассказала «Цеху», зачем ехать на Летнюю Школу, к чему готовиться и почему это место стало для целого поколения Хогвартсом.
Когда я впервые приехала на Летнюю Школу, мне было 19 лет. Кроме палатки, у меня был билет в один конец до Петербурга, выписка с оценками для перевода в университет кино и телевидения, сорок килограмм вещей — в общем, всё мое имущество.
Мои родители охали и говорили, что я не продержусь в лесу, в палатке и дня. Но они недооценивали мой эмоциональный голод: за полгода до этого я поехала на международный журналистский семинар «Медиаполигон» в Ростов-на-Дону. Там я нашла то, что так долго искала, — пространство, где обсуждают идеи. Многие из ребят, с которыми я тогда познакомилась, собирались ехать на Летнюю Школу.
В то время школа располагалась в деревне Ручки Тверской области. Ее харизматическими лидерами были редакторы из журнала «Русский репортер». Палатки участников стояли в поле, предварительно выкошенном от борщевика, а занятия проходили в пустовавшей сельской школе и в армейских палатках.
Я всегда немного завидовала сверстникам, выросшим в больших городах: многие из них в старших классах школы тусовались со студентами университетов. Через них они узнавали о великих книгах, музыкантах, философских идеях. Я же выросла в Норильске. Моими старшими товарищами были панки из местного ПТУ и горного института. Никто из них не рассказывал об эксперименте Шредингера или Зимбардо за кеглей пива в подъезде.
И тут, на Летней школе, я дорвалась. У меня было чувство, как будто я попала в Хогвартс — маглы всегда считали меня сумасшедшей, а на самом деле я волшебница. Вокруг меня — куча людей, для которых магия — это нормально. Которым нравится обсуждать идеи, концепции, свое ремесло. От восторга я даже почти не спала — боялась что-то пропустить.
Спустя девять лет я вижу, как такие же девятнадцатилетние ходят по Дубненскому лесу в резиновых сапогах, что-то яростно обсуждают, и радуюсь. И даже немного завидую: у них есть время окунуться с головой в этот момент, прожить свое лето.
Говорят, главное в жизни — найти «своих». На Летней Школе количество таких людей зашкаливает
Мне сложно говорить о Летней школе — так сложно говорить о месте, в котором ты вырос. Для меня оно действительно в некотором роде Хогвартс — академия магии и волшебства, удаленная от большого мира, скрытая в лесу. Место, в котором я переживала фантастические моменты вдохновения. В котором решила стать мракоборцем (персонажи «Гарри Поттера». Волшебники, которые борются с темной магией — Прим.ред). В котором было грустно и обидно. В котором так влюбилась, что до сих пор не могу слушать «Мое сердце» Сплина.
Многие люди, с которыми я сблизилась в свои первые «Летние школы», до сих пор остались со мной. Иногда у меня возникает наивное чувство мистицизма: говорят, главное в жизни — найти «своих». На ЛШ съезжаются со всей России — количество «своих» на квадратный метр просто зашкаливает. Часть из них повзрослела и открыла свои «факультеты» на ЛШ. Я же приезжаю в последнее время всего на несколько дней — если зовут делать мастер-классы.
Возможно, это действительно некоторая наивность восприятия — просто на ЛШ мне очень комфортно. Как будто общая атмосфера снимает с тебя оболочку внешнего мира: ты не можешь здесь позиционировать себя через внешность — тут, конечно, никто не наряжается в мантии волшебников, но все лохматые, в свитерах, резиновых сапогах и штанах, которые не жалко угробить, валяясь на траве. Все, что у тебя есть — внутреннее содержание.
Отчасти благодаря такой свободной форме одежды на ЛШ есть особая легкость в общении: ты никогда не знаешь, кто перед тобой — участник, директор мастерской или лектор. Можно прикинуть по возрасту, но на ЛШ всегда много молодых преподавателей и лекторов, а идея носить бейджи естественным образом не прижилась. Нет никакой коммуникационной иерархии — и это только помогает. Со мной не раз были странные ситуации, когда я увлеченно говорила с человеком два часа, а только потом узнала, кто он и откуда.
«Никто не будет уговаривать тебя написать текст, поесть или поспать — ты сам определяешь, что делать и как себя вести»
Формальная иерархия на ЛШ есть, но она скорее организационная, чем межличностная. Есть мастерские — они делятся по направлениям, у каждой есть свой руководитель. Он занимается административными делами, заранее готовит учебную программу, приглашает лекторов.
Руководители мастерских входят в Совет — совещательный орган, в котором также есть руководители мастерских разных лет. Отдельно существует оргкомитет — он занимается Летней школой круглый год: заранее формирует программу всей школы, занимается благоустройством лагеря под Дубной.
Главный на ЛШ — директор. Каждый год проходят выборы: любой может провести кампанию и избраться, если два года подряд принимал участие в жизни Летней школы. Этот «фильтр» предполагает, что человек, который хочет возглавлять школу, понимает, во что ввязывается и разделяет ценности проекта.
Такая система появилась не сразу. Я видела, как люди учились договариваться между собой, принимали и отменяли правила. Единственное, что всегда лежало в основе как ценность — это сопричастность. Даже будучи учеником, ты не можешь остаться пассивным: порядок в рабочей комнате мастерской, коллективный и личный результат — твоя ответственность в том числе. Никто не будет ходить и уговаривать тебя написать текст, поесть или поспать — ты сам определяешь что тебе делать и как себя вести. В конце концов, все совершеннолетние.
Это правило, правда, не касается школьников — на ЛШ есть несколько мастерских, которые принимают несовершеннолетних. У них более жесткий режим дня и директора мастерских следят за распорядком.
Однажды я приехала на Летнюю школу в абсолютно разбитом состоянии. У меня совершенно не было сил включаться в работу мастерской, несмотря на то что я ехала с желанием попробовать что-то новое — я прошла отбор в «Живой театр». Неделю я просто разговаривала с людьми, ходила на открытые лекции, кинопоказы и другие мероприятия разных мастерских. Не сказать, что руководитель моего отделения была от этого в восторге, но и остракизму не подвергла. За это я очень ей благодарна: бродя по лесу, я пришла в себя.
С ЛШ могут выгнать — если ты будешь пить алкоголь и буянить. Правда, я знаю очень мало случаев, когда на ЛШ приезжали люди, чтобы оторваться, и их за это выгоняли. Каждая мастерская — от медицинской до документального кино проводит отбор участников. У каждой — свои требования к участникам, в зависимости от направления. Прием заявок открывается весной. Заполнить анкету должен каждый, даже если уже сто раз приезжал на ЛШ. У меня ни разу не получилось «сменить профессию» — чувствовать себя нормально на каких-то других, нежурналистских мастерских. Наверно, потому что любопытной вороной можно побыть и без участия, а работать лучше все-таки с тем, что любишь больше всего. И с теми, кто это чувство разделяет. Как будто бы я, гриффиндорец, попадала на Пуффендуй — чувствовала себя совершенно инородной. Так что, если соберетесь, отнеситесь ответственно к своему выбору — в конце концов, распределяющая шляпа учитывает желание ученика в первую очередь.
