Universal University — университет креативных индустрий, в который входит семь больших школ — в том числе Британская высшая школа дизайна, Московская школа кино и Московская школа музыки. Вместе они готовят профессионалов для креативной экономики будущего, где главную роль будут играть не ресурсы, а знания. О том, на какие творческие сферы стоит обратить внимание и как менять свою карьеру, встраивая образование в привычный ритм жизни, «Цех» поговорил с директором Universal University Екатериной Черкес-заде для нашей новой рубрики CEO, которую мы для себя расшифровываем как Chief Educational Officer.
Вы много раз говорили, что у нас в стране нет четкого понимания, что такое креативные индустрии. Как сейчас с этим обстоят дела?
Давать четкое определение креативным индустриям — значит закрепить это понятие на законодательном уровне. Это палка о двух концах: с одной стороны, появятся новые возможности для финансирования (так было, когда цифровая экономика появилась в экосистеме госаппарата), а с другой — ограничения. Креативные индустрии очень быстро меняются, они постоянно мутируют в новые формы жизни, и закрепление на законодательном уровне может остановить рост миксов индустрий и их взаимодействие с бизнесом, а значит их рост.
Нам ближе всего британское определение креативных индустрий. Оно предполагает конкретный перечень сфер, которые входят в понятие creative (согласно международной классификации, к креативным индустриям сегодня относят кино, театр, моду, дизайн, рекламу, архитектуру, информационные технологии и мультимедиа, музыку и компьютерные игры — Прим. «Цеха»). Есть много разных трактовок, но главное в них то, что креативные индустрии — это сектор экономики.
Какие из креативных индустрий сейчас наиболее востребованы в России?
Есть хороший пример: якуты последние несколько лет снимают фильмы о себе и для своего рынка. Фильмы по народным сказкам, снятые без спецэффектов и больших бюджетов, в местном прокате бьют по просмотрам «Человека-паука». Местная киноиндустрия снимает контент, интересный для конкретного региона, и успешна на локальном рынке.
При этом в Якутске развиты ювелирные промыслы: в регионе занимаются огранкой алмазов и добычей серебра. Но якутская ювелирка почти не представлена на мировом рынке — для этого нужно знать тренды современного дизайна. Прошлым летом у нас была совместная летняя школа (от Британской высшей школы дизайна и Арктического государственного института культуры и искусств — Прим.«Цеха»). После нее работы 25 ювелиров появились на крупнейшей азиатской ювелирной выставке в Токио IJT Autumn 2019. В таком объеме это был первый выход якутского ювелирного дизайна на международный рынок. Чтобы точно сказать, какая из индустрий наиболее востребована, нужно разбирать каждый регион отдельно.
Последние 15 лет в России очень стремительно развивалось кино. Мы стали смотреть российские фильмы, начиная с «Ночного дозора» Тимура Бекмамбетова. При этом есть активная государственная поддержка от Фонда кино, поэтому большая часть отечественных фильмов сейчас отражает сформулированную повестку на патриотизм. Тем не менее, за 15 лет российские сериалы про «женщину с трудной судьбой» полностью вымыли мексиканские и бразильские. Сейчас мы интегрируемся в международный контекст: например, сериал «Метод», спродюсированный Александром Цекало, купил Netflix. Мы вряд ли станем Голливудом, но шанс занять конкретную нишу и перестать ассоциироваться исключительно с черным русским артхаусом у нас точно есть.
На международный рынок вышла и наша анимация, особенно сериалы. Интересно, как наши сказки трактуются в других странах, отражая наш культурный код. Создатели мультфильма «Маша и Медведь» рассказывают, что они очень успешны на арабском и мусульманском рынке, так как главная героиня сериала Маша — девочка в платке.
Отдельно важно упомянуть индустрию игровой разработки. Из-за того, что за последние 10 лет не было создано никаких условий для развития игрового рынка, разработчики продолжают уезжать из страны. Большое количество выпускников Scream School активно развивают свои проекты за рубежом. В Германии, Франции, США существует много государственных программ, поддерживающих игровую индустрию. Большое количество российских разработчиков работают там, так как такого рода контент изначально нацелен на глобальные рынки. Я наблюдала это, потому что мой первый образовательный проект, Scream School, связан с игровой разработкой. За границей рынок лучше поддерживается экономически.
Какие креативные индустрии будут перспективны в будущем, хотя не очень развиты сейчас?
Самые перспективные отрасли находятся на пересечении индустрий. Например, благодаря правильно выстроенному звуку в парке вы можете выйти из него, ощущая себя отдохнувшим человеком. В московских парках часто играет очень странная музыка… Изменить саунд-дизайн территории — задача урбанистов, музыкантов и саунд-дизайнеров. Такие примеры и есть будущее креативной экономики.
Какие главные стереотипы окружают креативные индустрии?
Креативные индустрии в России — очень модная тема, к которой относят все, что угодно. Это новый блокчейн: никто не понимает, что это, но все про это говорят. Наш главный стереотип — это приверженность к традиционному делению: кино и театральное искусство мы относим к культуре, а такие отрасли, как дизайн и игровая разработка — к бизнесу. Из-за этого одни существуют в форме дотационного финансирования и никогда из-за этого не могут выйти на территорию бизнеса, а к другим относятся немного пренебрежительно из-за того, что они, в первую очередь, зарабатывают деньги. К тому же креативные индустрии в России не мыслят себя как единую отрасль. Это типично российское явление. Архитекторам и игровым разработчикам нужно объяснять, что они находятся на одной территории и их бизнесы развиваются по одним и тем же законам.
Почему вы считаете, что за креативной экономикой будущее и она будет развиваться в России?
Потому что будущее за экономикой знаний. Самые востребованные продукты — это не ресурсы, а сфера услуг и различного рода контент. То, что сделано одними людьми для других. Дизайнеры, например, системно улучшают нашу жизнь, — начиная от мобильных приложений и заканчивая стулом, на котором вы сидите. Весь мир уходит от ресурсной экономики. Странно предполагать, что Россия будет это отрицать. Или же мы будем терять деньги.
Были ли у Британки проблемы на фоне ухудшения отношения с Великобританией?
Нет. Мы занимаемся образованием в сфере творческих индустрий и не чувствуем никаких ограничений. Мы активно взаимодействуем с нашими британскими партнерами, активно работаем со всеми посольствами, все нам активно помогают, привозят различных спикеров. Университет креативных индустрий не может находиться на локальном рынке. 2021 год ООН объявила годом креативных индустрий, и мы не можем себе позволить находиться вне мировой повестки.
Какие основные образовательные тренды следующего десятилетия вы можете выделить?
Мне кажется, главный тренд десятилетия — это поиск правильных компромиссов, которые могли бы решать образовательные задачи таким образом, чтобы можно было использовать весь инструментарий и все технологии, которые есть в мире для решения этой задачи. Зачастую тренды формулируются очень провокативно: раньше, например, говорили, что скоро все перейдет в онлайн-формат, а оффлайн умрет. Но для любой образовательной программы есть определенный набор инструментов и нет панацеи. Методы из одной индустрии могут быть успешно реализованы в другой. Самый банальный пример — это дизайн-мышление. Сейчас его преподают практически в любом корпоративном университете. В этом смысле креативные индустрии автоматически будут оставаться локомотивом, потому что постоянно экспериментируют с форматами реализации проектов. Этот опыт переходит в образовательные форматы для креативных индустрий, а потом и для всего образования.
Мое личное пожелание, чтобы люди, которые занимаются образованием, относились к своей работе с большей ответственностью. Я бы очень хотела вычистить территорию образования от инициатив, которые больше относятся к полю инфобизнеса.
В интервью Buro вы сказали, что всем нужно изучать этику, философию, историю искусств и программирование — почему?
Многие проблемы, которые придется решать будущим поколениям, будут очень сложными. Этика и философия встают на первый план, потому что мы должны думать о будущем. Не просто тушить пожары (во всех смыслах), а системно заниматься развитием человечества. Тратить меньше ресурсов, больше заниматься экологией, изменить целеполагание. Сейчас я вижу, что наши 16-17-летние студенты гораздо более ответственны, чем 30-летние. Они хотят заниматься социально-ориентированным бизнесом, приносить пользу обществу. Недавно студенты нашего британского бакалавриата спросили, зачем мы заставили их четыре раза распечатать работы с проектами по сохранению окружающей среды. Мне кажется, это очень крутой пример. Мы больше не просим ничего распечатывать!
Относительно программирования: сейчас невозможно не разбираться в технологиях, потому что они повлияют на все мировые процессы. Чем больше технологических стартапов будут интегрировано в креативные индустрии, тем шире будет наш инструментарий и тем круче проекты.
Говоря об искусстве, мне вспоминается такая история: несколько лет назад Московская школа кино делала проект для Третьяковской галереи. В Новой Третьяковке на Крымском Валу была проблема: никто, кроме иностранцев, не ходил на коллекцию XX века. Только туристы ходили смотреть на Кандинского. В России современное искусство до сих пор не является частью жизни обывателя. На Серова у нас стоит очередь, а на «Черный квадрат» никто не идет. Хотя именно за счет наших авангардистов Россия известна на мировой художественной сцене. Конечно, мне кажется важным, чтобы современное искусство вошло в жизнь каждого человека. Чем больше, тем лучше.
Новый проект UU — School of education — ассоциируется с новыми профессиями в образовании. Каких специалистов вы готовите?
Каждая из наших школ была создана, скажем так, от сохи. Британская школа дизайна была создана в 2003 году, потому что в России не было дизайнеров. Сейчас появился большой запрос на специалистов, которые обладают компетенциями в дизайне образовательных программ. Для программирования студенческого опыта нужен большой пласт знаний, умений и навыков вне зависимости от возраста студента.
Изначально мы создали School of Education как наш корпоративный университет — то есть делали проект для себя. У нас в университете есть правило: если человек не работает в индустрии, он у нас не преподает. Мы фактически отказались от преподавателей в классическом понимании этого слова. Это дает нашим студентам большое преимущество. 95% наших выпускников начинают зарабатывать деньги по новой специализации в течение двух месяцев после окончания обучения. Несмотря на это, мы поняли, что нашим практикам очень важны преподавательские навыки в добавок к актуальной информации и навыкам, которыми они владеют. Мы хотели научить их передавать свои знания и опыт, упаковывать их в правильные форматы, чтобы это было максимально эффективно.
Дальше мы поняли, что наш практический опыт очень полезен для всех остальных. Мы с самого начала сформулировали School of Education как агрегатор самой разнообразной экспертизы в области современного образования, который аккумулирует международный опыт и становится хабом, который занимается прогрессивным образованием. Мы бы хотели, чтобы это помогло улучшить индустрию образования в целом.
Как вы находили преподавателей, если раньше их вообще не было?
На самом деле они есть, у них просто не было точки сбора. Это было разрозненное сообщество, переходящее из одного проекта в другой. Часть профессионалов мы привлекли со стороны корпоративного, другие специалисты пришли из онлайн-образования. Также мы привлекаем международных экспертов.
В итоге собралось интересное профессиональное сообщество: у нас есть специалисты и из РАН, и из профильных вузов, и международные партнеры, и отдельные эксперты творческого образования. В этом главное преимущество проекта — взаимодействие разных профессионалов.
Как новые специалисты должны изменить образование?
Это эволюционный путь. Как это обычно происходит? Приходят люди, которые вдруг решают что-то делать по-другому — иначе задавать вопросы, иначе взаимодействовать со студентами, иначе работать с преподавательским составом. Поступательное и системное вовлечение таких людей в профессиональное сообщество позволит изменить подходы в образовании. Нам нужно системное взаимодействие, интеграция в международный контекст, умение вычленить все классные методы из своей практики и рассказать о них другим. Образование в России должно перестать быть закостенелой формой жизни, и чем больше все это начнет шевелиться и бурлить, тем лучше.
Где может работать выпускник?
В корпоративном, частном или онлайн-образовании. Он может работать на территории прогрессивных вузов. Мне кажется, года через три появится большой запрос на новых методистов и дизайнеров образовательных программ и в государственных учреждениях. Выпускник может также открыть свой образовательный проект, который решает конкретную задачу для конкретной целевой аудитории. Например, сейчас большой вопрос — как переучивать людей «серебряного возраста». С увеличением работоспособного возраста 45-50-летние вполне могут заново пойти учиться. Но куда они пойдут, как их учить и какие методики применять, если в последний раз они учились 30 лет назад?
Как встроить образование (или самообразование) в свою жизнь?
Я поделюсь советом из личного опыта: рекомендую ежегодно составлять свой образовательный план. Он может включать конкретные образовательные программы, которые вы планируете пройти, посещения конференций, мастер-классов, онлайн-курсы или даже выставки и походы в музеи. Нужно включить образование в свой ежегодный рацион. Главное — начать с чего-то, что поможет вам выстроить дальнейшую траекторию и найти единомышленников. Надо привыкнуть системно учиться и ставить перед собой вопрос: «Куда ты идешь учиться в этом году?»
Как UU создает образовательные траектории для людей, которые хотят учиться в течение жизни?
Первая мысль, которая приходит человеку в голову про креативные индустрии, это образ: «Я хочу работать в кино/дизайне». Дальше уже возникает вопрос: кем и как — это путь. Поэтому лучше прийти сначала на подготовительные программы и сориентироваться, либо попробовать себя на каком-то краткосрочном курсе, а затем уже идти на долгосрочную программу. Это касается траектории во всех наших школах. Если вы пойдете в Британку, вы поймете весь спектр специализаций в дизайне. В Московской школе кино — то же самое, от актерского мастерства до монтажа. Такая же история и на территории музыки.
В одном пространстве UU семь больших школ — как происходит взаимодействие?
Взаимодействие происходит на территории проектов. Например, студенты делают мобильные приложения: им нужно снять ролик, написать музыку, разработать звук приложения. Всегда собираются активные студенты, которые работают вместе.
У университета есть еще одно важное преимущество: у нас очень обширная ресурсная база. Есть свой съемочный павильон, просмотровый кинозал, центры прототипирования, фотостудии, гончарные мастерские. На следующий год запланированы модули, которые будут доступны всем студентам университета, вне зависимости от специализации. Благодаря этому наши проекты очень интересные и разные. Инструментарий, который доступен студентам, гораздо больше, чем если бы это была одна школа, которая специализировалась бы на одной конкретной индустрии.
Британка строилась на осмысленном переносе западных кейсов на российскую почву — этот подход работает с любой индустрией? Всегда ли релевантен зарубежный опыт в России?
Для креативных индустрий это точно работает. Не нужно изобретать велосипед, надо брать все лучшее, что создано у нас и за рубежом, и использовать. Московская школа кино выкроена из лучших подходов и методов британского творческого образования и активно использовала опыт американского кинообразования. Например, сценарный курс выстроен по системе университета Беркли. Но при этом операторское мастерство основано на российской операторской школе. У нас им руководит Илья Викторович Демин, он ученик Юсова — оператора Тарковского. Нигде в мире не умеют так рисовать светом, как в России. Сейчас нам очень нравится японская методология преподавания анимации, которую мы используем в Scream School. Считаю, что надо просто использовать все, что работает и не бояться этого.
Как UU выстраивает баланс между бизнесом и социальными задачами?
Плата студентов за обучение — это 95% выручки всего университета. Мы живем на рынке, у нас нет никаких дотационных возможностей. Студент голосует за нас рублем. Для студентов почти нет грантов: не больше пяти грантов в год на шесть тысяч студентов. Нас выбирают, потому что мы даем качественное образование. С точки зрения бизнеса мы являемся компанией, которая полностью живет на собственные средства и все заработанные деньги инвестирует в развитие. Так были открыты все наши проекты. Когда мы начинали, у нас была одна лекционная аудитория и один компьютерный класс. Сейчас Universal University — это шесть тысяч студентов ежегодно.