В Россию в 2020 году пришла вторая волна #MeToo: женщины начали рассказывать о том, как к ним приставали на рабочем месте или на учебе, а некоторые и вовсе делились историями изнасилований со стороны начальников или коллег. Как итог, уволились или были уволены сотрудники популярных медиаресурсов, преподаватели ведущих вузов, работник комиссии по работе с детьми и молодежью международной ассоциации «Что? Где? Когда?». Правда, такие «санкции» коснулись в основном тонкой прослойки московской и питерской околомедийной тусовки, а самым крупным участником скандала оказался «Сбербанк». Однако за пределами Москвы и Санкт-Петербурга на домогательства, увы, все еще смотрят сквозь пальцы — и обвиняют в первую очередь его жертв. Это приводит к увольнениям женщин и их трудностям в построении карьеры, а иногда — и к самым трагическим последствиям.
Харассмент — это что?
Судя по российскому законодательству, это вообще не проблема. По крайней мере, ни в Трудовом, ни в Уголовном кодексе нет такого понятия, как «харассмент». Если женщина вдруг решится подать в суд на работодателя, который уволил ее за отказ вступать в интимную связь, дело будет рассматриваться как обычный трудовой спор — как, например, было в случае жительницы Мурманска Ирины Ищенко.
Сотрудница регионального Центра информационных технологий, ведущий инженер Ирина Ищенко подвергалась домогательствам со стороны своего начальника в течение своего испытательного срока. Получив отказ, руководитель уволил ее по статье — якобы за то, что она не прошла испытательный срок. Ирина подала иск о незаконном увольнении в районный суд Мурманска — женщина хотела компенсации морального ущерба и зарплаты, которую она недополучила. Суд ее требования не удовлетворил. Ищенко дошла до Верховного суда, но так и не добилась справедливости — причем, рассматривая ее незаконное увольнение, суд вообще не учел ситуацию с харассментом.
Научная сотрудница Федерального научно-исследовательского Социологического Центра РАН Ольга Мирясова, которая проводила исследование «Насилие в сфере труда», подтверждает, что такой исход с учетом российского законодательства ожидаем и логичен. «Я разговаривала с юристами, они говорят, что ничего или почти ничего не могут предложить женщинам, которые хотят бороться с харассментом. Правовые механизмы в этой сфере в нашей стране фактически отсутствуют. Вся надежда на коллектив, профсоюз или добрую волю работодателя.
Большинство женщин вынуждены увольняться. Юристы считают, что харассмент надо рассматривать как дискриминацию на рабочем месте, потому что это сфера трудовых отношений, но наши суды очень не любят работать с дискриминацией и вообще не понимают, что это такое. В судах доказать случай дискриминации не удается почти никогда», — поясняет Мирясова.
О том, что такой харассмент, не знают не только суды. По данным опроса «Левада-центра», 75% россиян не считают домогательством попытку начальника пригласить на свидание подчиненную. И даже если женщина неоднократно отказывала руководителю, а он продолжает звать ее на личные встречи и пытается остаться с ней наедине, треть наших соотечественников не сочтет это харассментом.
Из-за этого сложно не только бороться с домогательствами — практически невозможно даже рассчитать их статистику. Сами женщины зачастую либо не распознают неуместные приставания, либо стыдятся в них признаться, говорит исследовательница Ольга Мирясова — поэтому цифры могут получаться заниженными. «Левада-центр» говорит о 16% женщин, которые хоть раз за карьеру подвергались домогательствам (и, кстати, о 7% мужчин — их харассмент тоже не обходит стороной). А вот в опросе на HeadHunter об опыте харассмента рассказали уже 59% респондентов. В общем, точные данные по этому вопросу собрать сложно. Ясно одно — проблема это серьезная и массовая, а в регионах, согласно тому же опросу HeadHunter — еще более распространенная, чем в Москве и Санкт-Петербурге.
От Дагестана до Комсомольска-на-Амуре: как женщины переживают домогательства
Тема харассмента тяжелая для обсуждения, немногие из пострадавших готовы открыто говорить о такой проблеме, и особенно в регионах: на тесном рынке труда в небольшом городе можно легко стать «персоной нон грата». А если речь о религиозной республике, то можно еще нарваться на осуждение семьи и всего окружения. «Цеху» все же удалось найти несколько женщин из разных регионов России, которые поделились историями о произошедших с ними домогательствах.
Ольга Карчевская — журналистка, сейчас она живет во Владивостоке и работает в основном на московские компании. Но так было не всегда — свою карьеру она начинала в Комсомольске-на-Амуре в Хабаровском крае, в котором она неоднократно сталкивалась с харассментом. Вот ее история:
«У меня было два случая домогательств «при исполнении», правда второй — это все же уже попытка изнасилования.
В первый раз мне было 14 лет. Я работала корреспонденткой в комсомольской газете «Рынок и цены»: несмотря на название, писали они обо всем подряд, и я освещала молодежные субкультуры. Главный и единственный редактор был мужчина в годах, очень похожий внешне на премьера Примакова — просто не отличить. Сложно сказать, сколько ему было лет, но точно не меньше 50.
Однажды он вызвался подвезти меня до дома, и когда мы приехали, он снял руку с руля и положил ее мне между бедер. У меня был шок — это было самое последнее, чего я от него ожидала: он был для меня как дедушка, я была ребенком, мы были едва знакомы, никакого эротического контекста между нами никогда не было, это было просто с места в карьер! Я какое-то время просто сидела так, мы оба молчали. Его ладонь прожигала мне кожу. Я до этого никогда в таких ситуациях не оказывалась, и никто мне не говорил, что такое может быть. Я не знала ни как реагировать, ни как выйти из положения. В какой-то момент мне удалось преодолеть оцепенение, я сказала, что мне пора делать уроки — и выскочила из машины. Какое-то время я еще продолжала туда писать и делала вид, что ничего не произошло, но в машину к нему я больше не садилась.
Второй раз был гораздо жестче. Мне было лет 17, наверное, может, 18. Я работала в газете «Вечерний Комсомольск» — это была очень популярная газета в Комсомольске-на-Амуре, и я была ее звездой. Сейчас мне вообще кажется странным, что подростку доверяли писать о чьих-то предвыборных кампаниях, но тогда вопросов это не вызывало — и заказчики хотели, чтобы писала именно я.
В общем, я писала заказные статьи про то, какие хорошие кандидаты идут в городскую думу. Среди них был замдиректора авиастроительного завода — это персонаж местного пантеона богов, потому что это градообразующее предприятие. Выше были только криминальные авторитеты и мэр. И вот этот замдиректора позвал меня написать о каком-то их корпоративном обучении, которое проходило на базе отдыха, принадлежащей КнААПО. Наверное, я была очень наивна для своих лет, но я восприняла все буквально — я профессионал, я на работе, контекст именно такой. Он тоже был в возрасте, но гораздо старше того редактора — ему было хорошо так за 60. То есть для меня в том возрасте он был прямо дедуля-дедуля.
В конце мероприятия был корпоратив, на котором я заскучала — незнакомые мне люди танцевали под Верку Сердючку, и я захотела пойти к себе в номер. Он пошел за мной, сказал, что они с другими уважаемыми начальниками завода парятся в сауне, пошли, мол, с нами. Я пошла, совершенно без задней мысли. Но уважаемый начальник там был только один, и тот сразу ушел. Мне было немного дискомфортно, однако мы там посидели, обсудили рабочие моменты — и, когда я уже выходила, он схватил меня и затолкал в свой номер, который был прямо напротив сауны. Бросил на кровать и навалился сверху. Я просто офигела от его стариковской прыти и силы, я бы при всем желании не смогла его с себя сбросить. Я сказала, что сейчас буду кричать. Он говорил что-то вроде «не ломайся, как маленькая». Я закричала, он подскочил с меня, потому что в соседних номерах были его сотрудники. Я ушла к себе в номер, через какое-то время зашел его водитель и сказал, что меня приказано отвезти домой. Я была в состоянии глубочайшего шока, вообще не помню, как доехала домой, была в полном оцепенении.
Это было очень страшно. При этом у меня и мысли не возникло не то что обращаться в полицию, даже в принципе ссориться с ним. Мы общались потом по делам еще несколько лет, пару раз он мне в чем-то помогал — например, улететь в Москву на их служебном самолете, когда не было билетов, а мне нужно было ехать поступать в литинститут. На выборах он, кстати, потом выиграл, лично приносил мне цветы и конфеты в редакцию, все сидели с открытыми ртами.
Попыткой изнасилования я внутри себя это назвала вообще пару десятков лет спустя, когда дискурс сменился. Первый случай я не квалифицировала как харассмент, потому что в начале 90-х мы еще и слова-то такого не знали.
Женщины с детства живут в таком фоне, он привычен для них, как вода привычна для рыбы, это переживается как нечто очень неприятное, но при этом неизбежное. Ссориться с этими мужчинами мне не пришло в голову не только потому, что они облечены властью и платят мне деньги, но и потому что «ну это же мужчины, что с них взять». Сама виновата, что подставилась. Не была достаточно бдительна. Это как если мальчик в младших классах школы зажимает тебя в раздевалке, ты на него даже не злишься: ну он же мальчик, это его природа такая — зажимать по углам, а моя работа — от этого уворачиваться. Не была достаточно расторопна, чтобы этого избежать, ну что ж, пеняй на себя.
Сейчас, глядя на это сквозь фемоптику, я очень злюсь. Я смотрю на 17-летнюю девушку моего сына — господи, да она же просто ребенок! Если бы он сделал такое с ней и я бы об этом узнала — да я бы его просто голыми руками растерзала. По отношению к себе таких защитных реакций тогда не возникало, к сожалению. В моих силах было раздуть такой скандал, что ему бы мало не показалось, но в таком случае меня бы просто стерли в порошок. Даже сейчас, после #янебоюсьсказать и #metoo, женщины получают ушат дерьма, если рассказывают о таком — а тогда меня бы просто сравняли с землей, к тому же, у нас был очень криминальный город, а там все со всеми были связаны.
Я бы с удовольствием назвала бы имена сейчас, но защитный механизм памяти и годы начисто стерли их. Я правда не помню. Да и вообще не уверена, что те старики еще живы. Очень хорошо, что в наше время дети уже лучше осведомлены о своих границах и сексуализированном насилии».
Еще об одной попытке изнасилования, в которую перетекли домогательства на работе, рассказала женщина из Чечни, попросившая называть ее Луизой. Свое настоящее имя она скрывает, потому что боится скандала и осуждения от религиозных родственников и близких.
Девушка устроилась работать в пожарную часть в Чечне. Буквально через несколько дней после начала работы ее начальник начал делать недвусмысленные намеки, скользко и неуместно шутить. В один из дней он сфотографировал ее без ее согласия на свой телефон, затем стал обсуждать ее нижнее белье. Девушка сказала, что не потерпит такого отношения и увольняется, и стала собирать вещи. Когда она собралась уходить, начальник закрыл дверь на ключ, прижал ее к стене, стал целовать, трогать за грудь, больно схватил ее за челюсть, сломал ей зуб — а затем повалил на диван и стал расстегивать брюки. Девушка плакала, просила отпустить ее, в последний момент уже начала кричать — в итоге чудом смогла вырваться из кабинета и убежать. Она поехала в больницу, сняла побои, рассказала врачу о произошедшем, а врач уже сообщил в полицию.
В этот же день в 11 ночи сотрудники полиции приехали к ней домой и попросили проехать с ними в отдел для дачи показаний. Девушка хотела отказаться, потому что было уже поздно, но полицейские настояли. В отделе сотрудники полиции держали ее практически двое суток — в холодном кабинете с включенным на всю мощность кондиционером, без еды, воды и возможности сходить в туалет. Сотрудники полиции требовали, чтобы она отказалась от своих показаний, чтобы взяла на себя ответственность за заведомо ложный донос. Они даже говорили ей, что за донос ей назначат штраф в 20 тысяч рублей, который за нее заплатит ее начальник. Также следователи изъяли ее телефон, одежду, в которой она была в момент попытки изнасилования, и это было сделано без оформления каких-либо протоколов. Позже выяснилось, что одежду «потеряли» — а телефон вернули через полгода, но из него были удалены сообщения от ее начальника.
Начальник, который был опрошен полицейскими, не отрицал, что обнял и стал целовать свою подчиненную, но «думал, что она будет не против». Затем он изменил свои показания и отрицал, что вообще совершал какие-либо действия сексуального характера в отношении подчиненной. Свидетели по делу, сотрудники пожарной части, все дали одинаковые показания в пользу своего начальника: мол, он женатый человек и на такое не способен, а Луиза, скорее всего, оговорила его.
Расследование попытки изнасилования закончилось отказом в возбуждении дела «за отсутствием состава преступления». При этом откуда появились телесные повреждения у девушки, а также куда делись вещественные доказательства, изъятые сотрудниками полиции, никто объяснить не смог. В постановлении следователь указал, что «понуждение к действиям сексуального характера с использованием материальной или иной зависимости признается преступным лишь тогда, когда виновное лицо угрожает законным интересам потерпевшего, например, понижением в должности, увольнением со службы или работы, невыплатой заработной платы, полагающихся премий, лишением жилища» — чего начальник Луизы по отношению к девушке не высказывал.
Расследование в отношении сотрудников полиции также закончилось отказом в возбуждении дела: они отрицали факт незаконного задержания девушки, а более глубокую проверку — запросы записей с видеокамер, детализацию телефонов и т. д. — уполномоченные органы просто не стали проводить.
Адвокат Луизы, старший юрист проекта «Правовая Инициатива» Татьяна Саввина, говорит, что сдаваться они с клиенткой не собираются. «Мы планируем обратиться с жалобой в Европейский суд по правам человека. Мы считаем, что российские власти нарушили свои обязательство — провести эффективное расследование насилия над женщиной. Кроме того, заявительница подверглась дискриминации и жестокому обращению со стороны сотрудников полиции, что также не было расследовано», — поясняет Саввина.
Она объясняет, что на Кавказе ситуация с домогательствами, которая в России и так непростая, усугубляется из-за безграничной власти и контроля мужчин над женщинами, уязвимого положения, в котором те находятся. Насильник знает, что женщина, скорее всего, будет молчать и не сообщит в полицию — потому что если она расскажет, то обвинят ее же, кроме того, ее могут осудить за неподобающее и аморальное поведение, что может привести к убийству чести. Преступники пользуются этим — и часто оказываются безнаказанными.
Журналистка Хатима Мутаева родом из Дагестана, но сейчас работает в столице. Она рассказала историю домогательств по отношению к ее двоюродной сестре, живущей в Дагестане. Та устроилась работать в местную коллегию адвокатов кем-то вроде ассистентки, но пришлось уйти примерно через месяц — ее начальник очень неоднозначно к ней приставал и намекнул (очень прозрачно) на секс. «Она вдова и у нее нет отца, об этом он знал — и, думаю, это стало причиной, почему он осмелился. Моя тетя, ее мама, сказала что-то вроде: „Он молодой мужчина, а ты красивая одинокая женщина, конечно, он будет к тебе приставать“. Очень отговаривала ее от ухода с работы», — делится Хатима Мутаева. Она перечисляет несколько наиболее безопасных — то есть, относительно свободных от домогательств — мест работы для девушки на Кавказе: «женские такси», а также салоны красоты. «За всю свою жизнь в Дагестане ни разу так и не увидела ни одного салона, в котором хоть в какой-то должности был бы мужчина. Во многие салоны мужчинам вовсе вход запрещен», — поясняет Хатима.
Можно ли как-то обезопасить себя от домогательств, если вы женщина и не хотите ограничивать свои места работы «чисто женскими коллективами»? Ольга Мирясова считает, что пока в России это невозможно. «Пока приходится надеяться только на солидарность коллег и отзывчивость руководства. При этом люди часто не очень хотят знать, что происходит в жизни коллег, не всегда готовы помочь или боятся реакции работодателя. Конечно, женщина должна попытаться сама что-то предпринять, но то, насколько ее действия будут успешными, зависит от многих обстоятельств: от востребованности ее как работника, размера коллектива, типа взаимоотношений и ее личных коммуникативных возможностей. Даже если жертва — сильный и уверенный в себе человек, противоположная сторона может быть так же уверена и сильна в своем праве на притязания. Важно начать говорить. Обсуждение проблемы в обществе — первый шаг к изменениям», — говорит она.
Начинать определенно нужно с уроков по сексуальному просвещению у детей, хотя многим взрослым лекции по культуре согласия тоже бы не повредили. Помимо этого, сами работодатели могут сделать первые шаги по противодействию харассменту — например, пойти по примеру международной компании PepsiCo. В этой корпорации любой человек — неважно, из московского офиса или с завода в регионе — может оставить жалобу на домогательства по программе Speak Up: заявление сотрудника рассмотрит сторонняя компания, что исключает административное давление, и далее она направит свои рекомендации руководству PepsiCo.
Ну а тем, кто уже пострадал от харассмента, можно посоветовать только одно — бороться за справедливость, если есть силы. «Первый шаг — это уметь распознать харассмент, и понять, что такое поведение является формой насилия и недопустимо. Поэтому важно просвещение в этой области. Также очень важна грамотная психологическая помощь — есть целые психологические методики для противостояния харассменту, домогательствам.
Несмотря на то, что в России нет действенных механизмов защиты от сексуального харассмента, обращаться в полицию и фиксировать доказательства все же стоит. Важно, чтобы потерпевшая не оставалась один на один с дискриминационной системой, поэтому нужна профессиональная поддержка юристов», — резюмирует юристка «Правовой инициативы» Татьяна Саввина.
Все самое важное и интересное собираем в нашем фейсбуке
