Цвет настроения — синий. Отрывок из радикального философского эссе Мэгги Нельсон «Синеты»

В неза­ви­си­мом из­да­тель­стве No kid­ding press го­то­вит­ся к вы­хо­ду кни­га аме­ри­кан­ской пи­са­тель­ни­цы Мэг­ги Нель­сон «Си­не­ты». Тек­сты Нель­сон от­но­сят к нон­фикш­ну, ко­то­рый сме­ши­ва­ет и раз­мы­ва­ет при­выч­ные гра­ни­цы жан­ров — чему-то сред­не­му меж­ду клас­си­че­ской аме­ри­кан­ской эс­се­и­сти­кой и ра­ди­каль­ной квир-по­э­зи­ей. В «Си­не­тах» пе­ре­пле­те­ны эле­мен­ты ав­то­био­гра­фии, арт-кри­ти­ки и кри­ти­че­ской тео­рии — «Цех» пуб­ли­ку­ет от­ры­вок из это­го од­но­вре­мен­но фи­ло­соф­ско­го и очень от­кро­вен­но­го эссе.

34. Аци­ан­облеп­сия — невос­при­я­тие си­не­го цве­та. В аду, долж­но быть, есть та­кая пыт­ка — хотя в этом слу­чае мож­но было бы при­бег­нуть к виа­гре, от ко­то­рой ви­дишь всё слег­ка окра­шен­ным в си­ний. Об этом по­боч­ном эф­фек­те мне со­об­ща­ет спе­ци­а­лист по ме­но­па­у­зе у ры­бок гуп­пи, ка­би­нет ко­то­ро­го на­хо­дит­ся на­про­тив мо­е­го в ин­сти­ту­те. Он го­во­рит, что это свя­за­но с бел­ком в тка­ни пе­ни­са, ко­то­рый име­ет сход­ство с бел­ком в сет­чат­ке гла­за, но даль­ше я уже не улав­ли­ваю.

35. Ка­жет­ся ли мир бо­лее го­лу­бым, если смот­реть го­лу­бы­ми гла­за­ми? На­вер­ное, нет, но я пред­по­чи­таю так ду­мать (са­мо­воз­ве­ли­чи­ва­ние).

36. Гёте опи­сы­ва­ет си­ний цвет как жи­вой, но ли­шен­ный ра­до­сти. «Он не столь­ко ожив­ля­ет, сколь­ко вы­зы­ва­ет бес­по­кой­ство». Яв­ля­ет­ся ли влюб­лен­ность в си­ний цвет в та­ком слу­чае влюб­лен­но­стью в бес­по­кой­ство? Или лю­бовь сама по себе бес­по­кой­ство? И что это за глу­пость во­об­ще — быть влюб­лен­ной в то, что за­ве­до­мо, по сво­ей при­ро­де, не спо­соб­но на от­вет­ную лю­бовь?

37. А ты уве­ре­на — мож­но было бы спро­сить, — что оно не спо­соб­но лю­бить в от­вет?

38. Ведь ни­кто не зна­ет на са­мом деле, что та­кое цвет, где он, есть ли он во­об­ще. (Мо­жет ли он уме­реть? А чув­ство­вать?) Пред­ставь­те пче­лу, вле­та­ю­щую в склад­ки мака: там, где мы, при­ни­мая свой взгляд за нор­му, ви­дим оран­же­вый цве­ток, она ви­дит рас­пах­ну­тый фи­о­ле­то­вый зев.

39. От Эн­цик­ло­пе­дии ни­ка­кой поль­зы. «Если наше вос­при­я­тие цве­та обыч­но за­дей­ству­ет „лож­ное со­зна­ние“, то как то­гда было бы пра­виль­но мыс­лить о цве­те? — во­про­ша­ет она. — В слу­чае цве­та, как ни­ка­ком дру­гом, — за­клю­ча­ет она, — „лож­ное со­зна­ние“ — это по­вод для празд­ни­ка».

40. Ко­гда я го­во­рю о цве­те и на­деж­де, или цве­те и от­ча­я­нии, я го­во­рю не о крас­ном сиг­на­ле све­то­фо­ра, ли­ло­во-го­лу­бой по­лос­ке на бе­лом фет­ро­вом ова­ле те­ста на бе­ре­мен­ность или чер­ном па­ру­се, на­дув­шем­ся на ко­ра­бель­ной мачте. Я пы­та­юсь го­во­рить о том, что озна­ча­ет си­ний цвет или что он зна­чит для меня по­ми­мо зна­че­ния.

41. По­езд­ка за ру­лем че­рез Лун­ную до­ли­ну на­ка­нуне мил­ле­ни­у­ма. На ра­дио ди­джей про­хо­дил­ся по спис­ку луч­ших аль­бо­мов сто­ле­тия; где-то при­мер­но 30-е ме­сто до­ста­лось Blue Джо­ни Мит­челл. Ди­джей по­ста­вил пес­ню River и ска­зал, что ве­ли­чие ее в том, что ни одна жен­щи­на преж­де не го­во­ри­ла столь ясно и без­апел­ля­ци­он­но: I’m so hard to han­dle, I’m self­ish and I’m sad. Про­гресс! — по­ду­ма­ла я. А сле­ду­ю­щая строч­ка была: Now I’ve gone and lost the best baby that I ever had.

42. Сижу в ка­би­не­те пе­ред лек­ци­ей по про­со­ди­ке и ста­ра­юсь не ду­мать о тебе, о том, что по­те­ря­ла тебя. Но как это воз­мож­но? Как это воз­мож­но? Ока­за­лась ли я слиш­ком пе­чаль­ной для тебя? Слиш­ком ли пе­чаль­ной. Я смот­рю на свои за­мет­ки к лек­ции. «Всё — сон» — это спон­дей. Я опус­каю го­ло­ву на стол и на­чи­наю ры­дать. По­че­му это не по­мо­га­ет?

43. Пе­ред со­бра­ни­ем пре­по­да­ва­те­лей сно­ва го­во­рим со спе­ци­а­ли­стом по ме­но­па­у­зе у ры­бок гуп­пи. Как био­ло­ги по­ни­ма­ют во­прос «Су­ще­ству­ет ли цвет?», спра­ши­ваю. Ну зна­ешь ли, фыр­ка­ет он. Сам­цу гуп­пи в по­ис­ках сам­ки не важ­но, су­ще­ству­ет ли цвет. Но сам­цу гуп­пи важ­но быть оран­же­во­го цве­та, что­бы при­влечь сам­ку. Но мож­но ли во­об­ще ска­зать, что гуп­пи важ­но быть оран­же­во­го цве­та? — спра­ши­ваю я. Нет, при­зна­ет он. Са­мец гуп­пи про­сто оран­же­вый. По­че­му оран­же­вый? Он по­жи­ма­ет пле­ча­ми. На неко­то­рые во­про­сы у био­ло­гов нет от­ве­та.

44. В тот же день, спу­стя несколь­ко ча­сов по­сле бе­се­ды со спе­ци­а­ли­стом по ме­но­па­у­зе у ры­бок гуп­пи, пси­хо­те­ра­певт ска­жет мне: Если бы он тебе не со­лгал, он был бы дру­гим че­ло­ве­ком. Она пы­та­ет­ся дать мне по­нять, что хотя я ду­ма­ла, что без­раз­дель­но люб­лю это­го муж­чи­ну имен­но та­ким, ка­кой он есть, на са­мом деле я в упор не ви­де­ла, ка­ким он по-на­сто­я­ще­му был (и оста­ет­ся).

45. От это­го мне без­мер­но боль­но. Она на­ста­и­ва­ет, что­бы я ска­за­ла, по­че­му, но я не могу от­ве­тить. Вме­сто это­го я го­во­рю что-то о том, как кли­ни­че­ская пси­хо­ло­гия сво­дит всё, что мы на­зы­ва­ем лю­бо­вью, к па­то­ло­гии, за­блуж­де­нию или био­ло­гии; и если то, что я чув­ство­ва­ла, не было лю­бо­вью, то­гда я вы­нуж­де­на при­знать, что не знаю, что та­кое лю­бовь или — еще про­ще — что я лю­би­ла пло­хо­го че­ло­ве­ка. Все эти фор­му­ли­ров­ки вы­са­сы­ва­ют си­не­ву из люб­ви, остав­ляя урод­ли­вую бес­цвет­ную ры­би­ну бить­ся на раз­де­лоч­ной дос­ке на ку­хон­ном сто­ле.