Недавно мы писали о том, почему люди наделяют человеческими качествами различные предметы и привязываются к «домашним роботам», даже если они совсем не похожи на людей. Однако с развитием технологий тенденция к человекоподобию в становится все заметнее, а грань, отличающая роботов от людей, все тоньше. Об этом решила снять кино Юлия Киселева — режиссер-документалист, автор научно-популярных фильмов «Мозг. Вторая вселенная» и «Мозг. Эволюция». В интервью «Цеху» она рассказала, как и зачем создают антропоморфных роботов, где их используют и какие риски несет их распространение. А также она поделилась сложностями научно-популярной документалистики и опытом краудфандинга.
— Почему вы решили снять документальный научпоп про роботов, похожих на людей?
— Я листала инстаграм и увидела фотографию женщины, которая меня чем-то напугала. Мне было сложно понять причину: неудачный ракурс, странный макияж — что-то не то. Несколько раз я возвращалась к ней и не могла понять, в чем же дело. Через неделю я наткнулась в интернете на отечественного антропоморфного робота Алису, которого сделали в Зеленограде, и поняла, что на том снимке был не человек. Тогда я испугалась еще больше: как я могла не узнать робота?
Я задумалась: если сделать робота, с человеческой мимикой и движениями, добавив к нему искусственный интеллект, будет ли он отличаться от нас? Да и вообще — как мы взаимодействуем с роботами и для чего? Я стала читать научные статьи, изучать мировой и российский опыт. Оказалось, что у нас антропоморфных роботов не так много, но за рубежом их активно используют. В Японии, например, роботы стоят на ресепшене гостиниц, в Европе стали распространяться бордели с секс-роботами, и даже в России два года назад появилось такое заведение. Мне стало интересно проследить, какое место эти антропоморфные машины занимают в нашей жизни.
— Зачем мы стремимся сделать роботов похожими на нас?
— Мне кажется, это связано с темой бессмертия. С одной стороны, человек всегда стремился изобразить себя, начиная с наскальной живописи, заканчивая скульптурами и голограммами. С другой, заветная мечта многих людей — пересадить машине свой разум. Уже сейчас робот может стать аватаром и управляться даже неподвижным человеком, например, через нейроинтерфейс. В нашем фильме есть герой с нейростимулятором. У него в голове есть чипы, без которых он не может поворачивать голову. Так возникает интересный парадокс: если мы заменим все органы человека на искусственные, в какой момент он сам станет роботом? Но это уже разговор из области философии.
На самом деле сходство робота с человеком нравится нам до определенного момента, а затем вызывает отторжение. Это называется «эффектом зловещей долины» (гипотеза японского ученого-робототехника Масахиро Мори о том, что антропоморфный робот вызывает неприязнь и отвращение у людей из-за идеально симметричного, застывшего лица, резкости мимики и других деталей — Прим. «Цеха»), никто из ученых не может объяснить, почему он возникает. Есть теория, что подобная «одинаковость» вызывает конфликт в разных системах мозга: одна часть ассоциирует робота с человеком, а другая — нет.
Один из наших героев — не антропоморфный робот «Ф-2», он выглядит как экран с руками. Его создали ученые, работающие в РГГУ и Курчатовском институте. Лингвисты учат его разговаривать и изучают, каким должен быть робот, чтобы создать эмоциональную связь с человеком. «Ф-2», на мой взгляд, вызывает большую симпатию и желание пообщаться, чем многие антропоморфные роботы.
— В фильме «Она» герой влюбляется в свою операционную систему. Вдруг с развитием индустрии люди смогут «создать себе» идеального партнера-робота и полюбить его?
— Вспомните нашумевший случай в Китае: инженер не мог найти себе девушку, создал себе робота и женился на ней. Возможно, это некий хайп, но ведь мы уже охотно общаемся с «Алисой». Люди умудряются выстроить эмоциональные связи и с телефоном, и с цветком на окне. Мы можем рассердиться на кактус, который нас уколол, или обсудить с компьютером, что он не вовремя завис. Это нормально. Робот еще больше похож на человека, и ему приписывается еще больше антропоморфных свойств. За время съемок робот Бэтси, новый робот компании «Нейроботикс», ей меньше полугода, стала мне как родная. Мне хочется сделать из неё персонажа фильма, чтобы и у зрителя появилась к ней эмпатия.
— Вы относите себя к технооптимистам?
— Сложно ответить однозначно. Как можно относиться к машинам на улице? Когда стоишь в пробке, они бесят. Если нужно съездить за город, машина — это классно. Для меня проблема существования роботов — это уже вопрос применения. Я не сторонник впадать в какие-то крайности. Даже после такого глубокого погружения в тему роботов, мое отношение к ним осталось утилитарным. Лично мне больше интересен немного другой аспект: создавая роботов, искусственный интеллект, изучая механизмы, ученые лучше понимают, как устроен человек.
— Ваши фильмы включают точки зрения разных ученых, как вам удается занимать нейтральную позицию, не поддерживать ничье мнение и показывать объективную картину?
— Для меня это не сложно: я все подвергаю сомнению. У меня есть своя точка зрения, но я никогда не выдвигаю её на первый план. Лучше оставить зрителю пространство для размышлений. Часто я формулирую идеи фильма не как некий посыл, а как вопросы. Кино для меня — это не пропаганда, а попытка в чем-то разобраться и по-другому посмотреть на мир. Например, сквозной линией фильма «Мозг. Эволюция» был вопрос «есть ли у нас свобода воли».
— Какие моменты во время съемок поразили вас больше всего?
— Когда мы снимали первый фильм, «Мозг. Вторая Вселенная», меня поразила история молодого человека, который не видит лица — у него прозопагнозия (Расстройство восприятия лица, при котором способность узнавать лица потеряна, но способность узнавать предметы в целом сохранена — Прим. «Цеха»). До съемок я ничего не слышала об этом заболевании. Это удивительно, когда человек не видит лица или, как в случае с нашим героем, не запоминает. Любой человек перед ним — незнакомец, даже собственная мама. Во время съемок второго фильма «Мозг. Эволюция» мне очень нравились наши эксперименты. Например, мы проводили с детьми некий аналог игры в «Ультиматум»: ребенок должен был поделить 10 конфет между собой и вторым ребенком. А второй — либо соглашался, и тогда все получали конфеты, либо отказывался, и тогда не получал никто. Они делили пополам, кто-то забрал себе больше, но вдруг одна девочка оставила себе 4, а соседке отдала 6. И соседка зависла. Она пять минут молчала и думала, соглашаться ли на такое «несправедливое» решение, и в итоге отказалась. Мы не ожидали такой реакции.
— У вашего кино есть миссия?
— Для первого фильма ее можно сформулировать так: показать и объяснить людям, что мозг уникален и каждый человек видит мир по-своему. Это не просто «красивая фраза», в фильме об этом говорят ученые. Помню, как одна уже довольно пожилая женщина после показа фильма сказала: «Вы знаете, я сегодня в первый раз задумалась, что другой человек может видеть мир по-другому, а сколько из-за этого случалось ссор и конфликтов…» Знать о том, как устроен человеческий мозг — это большой шаг к пониманию друг друга. Во втором фильме мне действительно важно было поднять тему свободы воли и ответственности за то, что мы делаем в этом мире. Даже задуматься о таких вещах — это уже здорово.
— Вы собираете средства на фильмы через краудфандинг, почему вы выбрали такой формат и насколько хорошо он работает?
— Первый краудфандинг я запустила в 2014 году, это был фильм «Детство на берегу реки». Мы собрали 50 тысяч рублей на цветокоррекцию. Министерство культуры обычно выдает нам средства, но чаще на короткий метр, а мы снимаем полнометражные фильмы, но даже если бы давали на полный, то все равно денег бы не хватало. Научно-популярное кино требует больших вложений, нежели другие виды документального кино: нужны эксперименты, я задействую больше людей, использую реквизит, у нас больше съемочных дней, мы используем графику. Даже аренда обезьянок для второго фильма стоила приличных денег. Краудфандинг также помогает нам выйти в прокат.
Сейчас на Planeta.ru мы собираем средства на новый фильм, который выйдет осенью. Мы уже сняли больше половины материала. Конечно, масштаб премьеры зависит теперь и от экономической ситуации, и от эпидемии, и от того, сколько в итоге мы соберем с помощью краудфандинга. Мы благодарны всем, кто поддерживает наш фильм и взамен даем очень интересные лоты.
— Кино для вас — это главный источник дохода? Что вы планируете делать, если карантин затянется?
— Кино пока не может быть единственным источником дохода. На одно документальное кино прожить невозможно, даже если я получу зарплату сразу как режиссер, сопродюсер, монтажер и автор сценария. Параллельно я занимаюсь другими проектами: где-то как режиссер или монтажер, где-то как сценарист. Карантин не может длиться вечность. Пока меня больше пугает не невозможность работать (как раз работа пока есть), а невозможность встречаться с людьми, с которыми хочется общаться.
Какой документальный науч-поп вы сами любите и можете порекомендовать?
Мой самый любимый научпоп фильм последнего времени — «Джейн», производства National Geographic. Советую также посмотреть фильм Рафеля Дюрена Торрента «Киборги среди нас» о людях, которые добровольно внедрили себе в организмы различные чипы, «Привет, искусственный интеллект» — кино о роботах, которые живут с людьми в качестве компаньонов и мой личный фаворит среди российских фильмов о науке «Жизнь с бактериями», снятый в 2017 году Станиславом Ставиновым и Андреем Тимощенко.