В школе для специалистов в сфере образования School of Education открывается новое направление «Управление в образовании». Куратором станет Арам Пахчанян —директор школы «Айб», которая находится в Армении, но известна своим инновационным подходом далеко за пределами страны. Помимо работы в школе, Арам — вице-президент компании ABBYY, председатель совета попечителей образовательного фонда «Айб», со-инвестор и член консультативного совета первого в Армении венчурного фонда Granatus Ventures. С 15 по 20 июля в очном формате он проведет интенсивный курс по теме «Управление и лидерство в образовании». Курс рассчитан на всех, кто планирует руководить организацией, проектом, учреждением, связанными с образованием. В интервью «Цеху» Арам рассказал, как будут меняться образовательные проекты после пандемии, почему экзамены устарели и зачем вообще современным детям нужна школа.
— Я часто замечаю, что свою школу стремятся открыть либо те, кто ее сильно любил в детстве, либо наоборот, ненавидел, и теперь хочет изменить систему. Вы почему в школьное образование пошли?
— Из чувства ответственности, долга. У всех основателей нашей школы была одна и та же мысль: «Мы достигли успеха, потому что получили хорошее образование. У большинства детей в стране такой возможности нет». Мы хотели дать детям образование, как в лучших странах, вырастить поколение, которое сможет жить в конкурентном мире и побеждать.
— Вы часто говорите, что одна из главных проблем школьного образования — в кадрах. Где вы находили учителей для школы?
Они сами к нами приходили. Школу надо делать только тогда, когда у вас есть сильная идея, понимание, ради чего вы все затеяли. Если ваша идея — заработать денег, к вам придет мало хороших профессионалов. Концепция «нас обидел директор, мы пойдем и сделаем другую школу» — тоже нерабочая. «Нам не нравятся государственные школы, мы хотим свою» — увы, тоже нет. Большинство частных школ, к сожалению, создаются из-за отрицания существующих. Настоящих профессионалов в такие учреждения тяжело привлечь, они тянутся за идеей. Учитель — это миссия. Когда он посвящает себя любимому делу и видит, что у этого есть результат, он испытывает очень сильный заряд эмоций. Однако такой эффект возможен только там, где есть идея.
— А вы не думали что-нибудь делать для формирования комьюнити таких идейных учителей? Или оно уже как-то органически образовалось вокруг вашей школы?
В 2013 году фонд «Айб» совместно с государством занимался образовательным проектом для учителей. Идея как раз была в том, чтобы создать комьюнити. То, что мы делали, — давали учителям возможность познакомиться с самыми современными методами, подходами в образовании, многие из которых придумали вовсе не мы. Получилось такое самообучающееся сообщество учителей. Мы планировали расширять программу, но потом власть в стране поменялась, и история не получила продолжения. Сейчас мы сами выстраиваем комьюнити, потому что это важно. Одна школа не может развивать образование в стране. Это доказывает опыт многих государств. Максимум, что из этого выйдет, — вы будете немного лучше остальных. Прорывных результатов можно добиться только, когда вы идете широким фронтом. Школа — не отдельный остров на территории страны: высшее образование, новые кадры, учебные программы — всё работает в комплексе.
— Школа — действительно не отдельный остров. Дети оканчивают вашу хорошую школу, а как потом складывается их судьба?
Без ложного пафоса могу сказать, что все наши выпускники успешны, они состоявшиеся личности. Это происходит благодаря тому, что в школе они учатся развивать свои личные, человеческие качества. Мы изначально ставили перед собой такую цель. 70% наших выпускников уже после первого курса имеют опыт работы в разных организациях. У многих зарплата выше, чем у их родителей.
— Если говорить про стандартный путь, то после школы ученик идет в вуз. Ваши выпускники поступают в университеты Армении?
По-разному, каждый год статистика меняется. Если очень грубо: примерно 15% учится за границей, 85% — в Армении. При этом возможность поступить в иностранные вузы есть у всех: во-первых, они сдают экзамены Араратского бакалавриата, которые принимают во многих странах мира, в том числе некоторые вузы в США. Во-вторых, большинство владеют английским на очень хорошем уровне, поэтому у них нет проблем в коммуникации со студентами из других стран.
— Я нередко наблюдаю в России примеры, когда студенты, которые учились в интересных школах, скучают в вузах: из творческой среды они вдруг попадают в скучную рутину. Вы таких жалоб не слышали от выпускников?
Такие ситуации действительно возникают, но надо заметить, университеты тоже меняются. Не последнюю роль в этом играют и наши выпускники. Понимаете, университеты — жертвы школьной образовательной системы. Они выстраивают свои учебные процессы в соответствии с уровнем компетенции, с которым к ним поступает большинство. Я окончил МФТИ в 1991 году. У нас было свободное посещение лекций и даже семинаров. Хочешь учиться — пожалуйста. Сдал экзамен — значит знаешь, молодец. Такой подход работал, потому что у нас был хороший отбор: в МФТИ приходили ребята, которые хотели учиться. Если школа перестанет прививать детям ненависть к образованию, в вузы они будут приходить со стремлением к учебе. Плюс университетов в том, что в отличие от школ они могут действовать в соответствии с собственными представлениями о том, как давать знания. Как только поменяется образование в целом, вузы смогут быстро подстроиться. В Армении я вижу, как мнения, действия, подход к учебе наших выпускников влияет на среду.
— В Армении, насколько я знаю, тоже есть аналог ЕГЭ. Что вы думаете о таком формате выпускных экзаменов?
Армянские школы могут позавидовать ЕГЭ — это хоть и устаревший формат, но всё равно лучше того, что есть у нас в стране. Мы приложили массу усилий, чтобы убедить государство позволить ученикам сдавать отдельные выпускные экзамены в рамках нашей школьной программы. В целом, время экзаменов прошло. Мне кажется, это еще одно существенное изменение, которое нас ждет после коронавируса — экзамен как единственный метод проверки знаний абитуриента исчезнет. Я знаю, что в России разговоры об этом уже велись. Люди думали, как запустить новые форматы, но всё это растягивалось на много лет, а сейчас мы оказались в ситуации, когда действовать нужно быстро.
— Что это может быть? Собеседование?
Я глубоко убежден, что самая рабочая модель — та, что в Швеции. Там нет экзаменов, а учеников оценивает учитель по определенной методике. Обучение в выпускном классе выглядит так: дети пишут проект и повторяют все, что проходили за эти годы в школе, а учитель их проверяет. В конце он ставит что-то вроде общей оценки, с которой выпускник подает документы в вуз. При этом, в школу может прийти инспекция и узнать, как учитель определял уровень знаний ученика. Если поймут, что он завышал или занижал оценку, то педагога ждет административная ответственность. Экзамен же — это собранное, якобы независимым образом, свидетельство о знании ученика. В современном мире, где есть огромные информационные потоки, где все полученные знания можно сразу анализировать, экзамен выглядит архаизмом. Вы за несколько часов пытаетесь понять уровень знаний человека, которые он копил 10-11 лет. Это безумие.
— А что вы думаете про опыт чартерных школ в США? (Полуавтономные школы, которые получают государственные средства, но могут управляться другой организацией или, например, группой родителей — Прим. «Цеха»)
Форма собственности школы вторична. Если ты регистрируешься как общеобразовательное учебное учреждение, ты по сути выполняешь заказ государства на обеспечение детей образованием, несешь социальную ответственность.
Почему министерства многих стран воспринимают негосударственные школы как проблему? Это мистика. Министерство экономики же не считает частные структуры проблемой.
— Может, министерство образования просто боится, что в частных школах будут воспитывать людей, которые государству не нужны?
Большинство революционеров 1917 года — это люди, у которых не было возможности получить хорошее образование. Если число плохо образованных людей достигнет критической отметки, у государства начнутся серьезные проблемы. Форма школы, как мне кажется, совершенно не важна. Задача министерства образования — политика, а не администрирование. Нужно не следить за каждый учебным учреждением, а задавать правильный вектор. Разве чартерные школы в США воспитывают не американцев? Ничего подобного. Многие из них вырастают в граждан, которые благодарны своей стране за то, что она позволила им учиться в хорошей школе.
— Давайте поговорим о вашем курсе. Я правильно понимаю, что вы на него приглашаете не только тех, у кого есть какой-то педагогический бэкграунд?
Конечно. Курс построен так, чтобы было интересно всем, кто хочет стать лидером в образовании: управление, подвижничество, социальные инициативы. Речь идет не только о среднем образовании для детей, это может быть и дополнительное, и курсы для взрослых.
— В чем существенное отличие в управлении образовательным проектом от всех остальных?
Образовательный проект — один из самых сложных объектов управления в мире. Сложнее только космическая отрасль. У каждого продукта есть свое мнение, точка зрения. Создать систему, которая выпускает такой продукт очень сложно. Управлять образовательным проектом — это все равно что одновременно руководить заводом и театром. С одной стороны, вы постоянно общаетесь со сложными, умными, интересными людьми, у каждого из которых есть свой подход. С другой — весь процесс должен быть четко отлажен. Чтобы легко совмещать эти вещи, надо понимать, в чем цель любого образования и какие люди ему нужны. Хорошими педагогами становятся те, у кого в характере есть жертвенность. Да, ему может не хватать навыков и знаний, тогда ваша задача — дать ему возможность их приобрести. Но найти того, у кого есть эта жертвенность, очень трудно. В ABBYY мы в свое время открыли кафедры в разных университетах, и даже внутри такой большой компании, мы с трудом нашли тех, кто готов был преподавать. Одна из задач лидера в образовании — умение постоянно сохранять у людей ощущение выполненной миссии. Делать так, чтобы люди понимали, что их ценят.
— Нам внутри редакции часто кажется, что сейчас все пошли в образование, начали запускать свои курсы, программы. Вы что об этом думаете?
Экономика все больше становится экономикой знаний. То, что человеку в учебе нужна помощь более опытного, — это норма. Готовность платить за это — тоже норма, так было во все времена. Вообще, самая эффективная инвестиция — в знания: даже если это формальные знания, которые вам не понадобятся завтра, они накапливаются. Пирамида навыков и умений строится нами всю жизнь. Знания работают на вас ровно настолько, насколько вы их применяете. Я думаю, сфера образования будет всё стремительнее развиваться.
— А насколько венчурным инвесторам интересно идти в онлайн-образование?
Венчурный капитал ищет сильный мультипликатор, потому что компания ожидает получить значительную отдачу от продажи акций через несколько лет. Для этого ее бизнес должен быстро расти, а значит, в бизнес-модель необходимо заложить механизм быстрого увеличения доходов без пропорционального увеличения расходов. Был период, когда венчуры были очень заинтересованы в сфере массового онлайн-образования. Однако выяснилось, что рынок неконтролируемого, автоматического образования, которое предусматривает исключительно самостоятельную работу без существенной помощи опытных людей, очень ограничен и уже перенасыщен. Другой мультипликатор в этой сфере найти трудно: как только в образовательный процесс вовлекается живой человек, который резко повышает эффективность онлайн-образования, у вас теряется мультипликатор — вам нужно понемногу нанимать и растить таких людей. Это уже становится история не про технологии, а про сервисы, а они венчурам не интересны.
— Не думаете, что после вируса ситуация изменится?
Скорее, платформы, которые помогают в организации образовательного процесса начнут технологически развиваться. Тот же Zoom, который сильно вырос за время карантина. У них появилось много клиентов из сферы образования, поэтому уверен, они ринутся создавать инструменты для курсов, проверки заданий. Либо начнут искать кооперацию. Правда, у других, например, у Google и Microsoft, уже есть готовые платформы для этого. Появятся еще игроки, которые начнут за этот рынок драться, но трудно напрямую соревноваться с тем, что работает практически бесплатно. Все уже знают: туда, где есть Google, лезть опасно. Эта компания зарабатывает не на своих побочных сервисах, а на основном поиске, соответственно может тратить деньги на оживление всех остальных сервисов.
— Если говорить об инвестициях в школьное образование, насколько вам тяжело находить средства для школы?
Нам всегда было сложно, но мы сразу решили, что это наш крест. Наша школа с самого начала заявила, что будет принимать всех, вне зависимости от финансового положения. Мы каждый год находим деньги. Сейчас это особенно тяжело: все наши спонсоры несут большие убытки, но продолжают выполнять долг перед школой. Мы же внутри смотрим на ситуацию с пандемией как на возможность сформировать новую программу по модернизации. Будем делать что-то революционное.
— Вы имеете в виду технологии?
Да. Уже давно все говорят о том, что образование технологически отстало. Повесить в кабинете электронную доску — все равно что установить в карете навигатор. Непонятно, зачем это делать, когда вокруг все ездят на электромобилях. Образование не применяло технологии, потому что никто не был готов на серьезные эксперименты. Во время карантина пришлось на них пойти.
Исследования, которые сделали в области нейрофизиологии еще лет 25 назад, показали, что когда человек отвлекается от глубокого погружения, ему требуется минимум 15 минут, чтобы снова сконцентрироваться. Михай Чиксентмихайи подробно описывает этот процесс в своей книге «Поток». Кто-то пошутил, кто-то закричал, — всё, ученик отвлекся. Единственная надежда, что он придет домой и в спокойной обстановке сможет разобраться в теме. Формат обучения в классе неэффективен, он не работает, но мы продолжаем так делать, потому что это рутина. В итоге дети выполняют двойную работу и, конечно, устают. Сейчас мы заметили, что во многих случаях эффективность урока колоссально повысилась. Мы даже смогли отменить домашку в средней школе.
— В идеальном послевирусном мире вы бы хотели перевести всех на дистанционное обучение?
Я бы хотел собирать детей в школе ради совместного полезного времяпрепровождения: проекты, групповые задачи. Ту часть работы, которая требует концентрации, лучше делать дома. Причем, это будет не домашняя работа, а самостоятельная, но под контролем и при помощи учителя. Понятие урока должно остаться: если ребенка оставить без структуры времени, он потеряется. На самом деле, это то, как живут взрослые: есть время, когда мы работаем одни и нам никто не мешает, а есть совещания — когда мы понимаем, что лучше собраться и обсудить какой-то вопрос. Почему бы не сделать то же самое в школах? Дети — такие же маленькие люди.
— Мы часто спрашиваем наших экспертов об их отношении к life-long learning. Что это для вас — необходимость или удовольствие?
Недавно я посчитал, что за всю жизнь поменял около десяти профессий. На каждом этапе я тратил много усилий, чтобы освоить новую сферу. Сейчас я пишу дипломную работу в Лондонском институте образования — это часть университетского колледжа Лондона (Institute of Education University of London). В этом месте я научился важному навыку — чтению научных статей. К сожалению, это мало распространено у нас в образовании, а по-хорошему читать научные статьи должны все учителя и руководители в сфере образования. Надо учиться понимать, интерпретировать научные статьи, оценивать разные точки зрения, вырабатывать у себя критическое мышление, делать исследования и микро-исследования. Все наши учителя постоянно этим занимаются, это часть нашей программы развития педагогов. Вообще, все время учиться — правильный подход к жизни. Кроме того, научные исследования показывают, что это лучший способ борьбы с Альцгеймером и преждевременным старением.