«Уголовные дела в области культуры не способствуют саморазвитию»: Ирина Прохорова — о символическом капитале каждого из нас

Ли­те­ра­ту­ро­вед Ири­на Про­хо­ро­ва воз­глав­ля­ет важ­ные для рос­сий­ско­го куль­тур­но­го про­цес­са ин­сти­ту­ции — жур­нал и из­да­тель­ство «Но­вое ли­те­ра­тур­ное обо­зре­ние». «Цех» по­го­во­рил с ней в лек­то­рии биз­нес-шко­лы СКОЛ­КО­ВО и за­пи­сал ее мыс­ли о куль­тур­ном ре­нес­сан­се, пре­одо­ле­нии про­вин­ци­аль­но­сти рос­сий­ско­го гу­ма­ни­тар­но­го зна­ния и ос­нов­ных пре­пят­стви­ях для раз­ви­тия и са­мо­раз­ви­тия — со­вет­ском на­сле­дии и пе­ре­но­се раз­го­во­ра о куль­ту­ре в об­ласть уго­лов­но­го пра­ва.

• Смысл со­вре­мен­но­го об­ра­зо­ва­ния в том, что­бы на­учить­ся осу­ществ­лять на­ви­га­цию в море ин­фор­ма­ции. Мы хо­тим, что­бы нам под­нес­ли всё сра­зу на блю­деч­ке с го­лу­бой ка­е­моч­кой, но са­мо­раз­ви­тие — это дол­гий про­цесс, в ко­то­ром нет го­то­вых от­ве­тов.
• Са­мое глав­ное для че­ло­ве­ка, ко­то­рый хо­чет по­нять со­вре­мен­ную куль­ту­ру, — быть от­кры­тым к чу­жо­му и непо­нят­но­му. Мы ча­сто бе­рем свои кон­сер­ва­тив­ные ин­ди­ви­ду­аль­ные вку­сы и на­кла­ды­ва­ем их на ис­кус­ство, на­чи­ная счи­тать ерун­дой всё, что не нра­вит­ся нам лич­но.

• Пер­вый пра­виль­ный шаг — это, на­вер­ное, при­знать, что я чего-то не по­ни­маю, и ска­зать: а дай-ка раз­бе­русь. И необя­за­тель­но, че­ло­век, ко­то­рый на та­кой путь встал, по­том со­вре­мен­ное ис­кус­ство безум­но по­лю­бит, но он, по край­ней мере, бу­дет по­ни­мать, по­че­му часть ху­дож­ни­ков дви­жет­ся в од­ном на­прав­ле­нии, а часть — в дру­гом.
  Мы с со­вет­ско­го вре­ме­ни при­уче­ны к так на­зы­ва­е­мо­му вы­нуж­ден­но­му мейн­стри­му, очень за­ужен­но­му пред­став­ле­нию об ис­кус­стве. Все осталь­ное клей­мит­ся мар­ги­наль­ным, неже­ла­тель­ным, и даже нело­яль­ным. К со­жа­ле­нию, это до сих пор воз­дей­ству­ет на нас, и мы вез­де пы­та­ем­ся най­ти един­ствен­но вер­ное уче­ние, един­ствен­но пра­виль­ное на­прав­ле­ние. А со­вре­мен­ная жизнь бо­га­та сво­им раз­но­об­ра­зи­ем. Мно­же­ство по­тря­са­ю­щих про­из­ве­де­ний ис­кус­ства и куль­ту­ры на­хо­дят­ся в са­мом ши­ро­ком диа­па­зоне — от со­всем тра­ди­ци­он­но­го до ра­ди­каль­но-экс­пе­ри­мен­таль­но­го. Ко­гда че­ло­век при­ни­ма­ет та­кое раз­но­об­ра­зие, он в этом спек­тре на­хо­дит то, что ему бли­же, по­нят­нее и при­ят­нее. Глав­ное, он пе­ре­ста­ет осуж­дать все на све­те и счи­тать то, что ему непо­нят­но и не близ­ко, ерун­дой и вред­ным ис­кус­ством. Та­кое мыш­ле­ние боль­ше все­го тор­мо­зит раз­ви­тие. Идео­ло­ги­зи­ро­ван­ность мира куль­ту­ры, ко­то­рая нам до­ста­лась от со­вет­ско­го вре­ме­ни, — при­выч­ка в непри­выч­ном ви­деть что-то вред­ное — с ней надо бо­роть­ся внут­ри себя. А если ты от­крыт миру, то очень мно­гое узна­ешь. Сей­час мы жи­вем в эпо­ху ка­ко­го-то неве­ро­ят­но­го куль­тур­но­го ре­нес­сан­са по все­му миру. Всё вре­мя по­яв­ля­ют­ся и но­вые жан­ры, и но­вые виды ис­кусств, и но­вые люди, ко­то­рые к это­му про­цес­су при­част­ны. Если при­нять всё это раз­но­об­ра­зие, то ты все вре­мя бу­дешь под­пи­ты­вать­ся по­ло­жи­тель­ны­ми впе­чат­ле­ни­я­ми и ин­те­ре­сом к жиз­ни. Я не люб­лю на­вя­зы­вать свои вку­сы, и если кто-то счи­та­ет всю эту куль­ту­ру че­пу­хой, то пусть себе счи­та­ет. Люди мо­гут из­ме­нить свое впе­чат­ле­ние поз­же. Меня бес­по­ко­ит, что в со­вре­мен­ной рос­сий­ской си­ту­а­ции мы воз­вра­ща­ем­ся к со­вет­ско­му, ко­гда раз­го­во­ры и спо­ры об ис­кус­стве сно­ва при­хо­дят в зону уго­лов­но­го ко­дек­са. Ни­че­го бо­лее страш­но­го для ис­кус­ства и во­об­ще для куль­ту­ры быть не мо­жет, по­то­му что если это ста­нет на­ши­ми буд­ня­ми, то все это бур­ное цве­те­ние, ко­то­рое есть сей­час, оно очень быст­ро за­кон­чит­ся и мы опять про­вин­ци­а­ли­зи­ру­ем­ся на мно­го лет. Если го­во­рить о ли­те­ра­ту­ре, то пока, на се­го­дняш­ний мо­мент, ав­то­ры име­ют вполне себе сво­бод­ную зону. Но все эти экс­цес­сы (по­сад­ки за тви­ты — Прим. «Цеха») не спо­соб­ству­ют са­мо­раз­ви­тию и во­об­ще же­ла­нию раз­ви­вать­ся.

• Жур­нал «Но­вое ли­те­ра­тур­ное обо­зре­ние», ко­то­рый на­чи­нал­ся как про­фес­си­о­наль­ный фи­ло­ло­ги­че­ский жур­нал, сей­час стал меж­дис­ци­пли­нар­ным. Он за­ни­ма­ет­ся ан­тро­по­ло­ги­ей гу­ма­ни­тар­но­го зна­ния. Вто­рой жур­нал, ко­то­рый я от­кры­ла в 1998 году, — это «Непри­кос­но­вен­ный за­пас», тре­тий — «Тео­рия моды». Это про­фес­си­о­наль­ные ака­де­ми­че­ские жур­на­лы, ко­то­рые вос­тре­бо­ва­ны под­го­тов­лен­ной гу­ма­ни­тар­ной сре­дой. В со­во­куп­но­сти, мне ка­жет­ся, мы пред­став­ля­ем со­бой но­вое гу­ма­ни­тар­ное зна­ние в ши­ро­ком смыс­ле сло­ва. Сей­час мы опи­ра­ем­ся на мо­ло­дых и та­лант­ли­вых ис­сле­до­ва­те­лей. Жур­на­лы чи­та­ют­ся, ци­ти­ру­ют­ся — они вос­тре­бо­ва­ны. Меня это очень ра­ду­ет, но мы ста­ра­ем­ся дер­жать са­мую вы­со­кую план­ку. «НЛО» — это тот ред­кий слу­чай, ко­гда мне уда­лось соз­дать жур­нал, ко­то­рый стал за­ко­но­да­те­лем вку­са в гу­ма­ни­тар­ном про­стран­стве, свя­зан­ном с ру­си­сти­кой, и те­перь нам пи­шут не толь­ко люди, свя­зан­ные с линг­ви­сти­че­ски­ми ис­сле­до­ва­ни­я­ми, но и про­сто тео­ре­ти­ки со все­го мира. И это была наша са­мая глав­ная за­да­ча — из этой про­вин­ци­аль­ной сфе­ры вый­ти в ми­ро­вое ин­тел­лек­ту­аль­ное про­стран­ство и на­равне об­щать­ся с осталь­ным ми­ром.
• Про­бле­ма зна­ния язы­ков до сих пор очень ост­ро сто­ит в на­шей стране. Это опять со­вет­ское на­сле­дие, ко­гда язы­кам прак­ти­че­ски не учи­ли, а если учи­ли, то очень пло­хо. То­гда люди не име­ли осо­бой мо­ти­ва­ции, по­то­му как непо­нят­но было, где эти зна­ния по­том ис­поль­зо­вать, если толь­ко ты не про­фес­си­о­наль­ный фи­ло­лог. До сих пор мы ви­дим, что эта про­бле­ма пло­хо ре­ше­на в на­ших ву­зах. Меня бес­по­ко­ит, что в по­след­нее вре­мя слыш­ны ка­кие-то стран­ные за­яв­ле­ния от на­ших де­пу­та­тов, что язы­ки во­об­ще вред­но учить, что это рож­да­ет нело­яль­ность — и дру­гое та­кое мра­ко­бе­сие.
• В на­уч­ном мире есть свои ме­ха­низ­мы ре­пу­та­ции и не нуж­но пи­сать мил­ли­он бу­ма­жек, что­бы до­ка­зать, что ты экс­перт. Этот мир хо­ро­шо и чет­ко зна­ет, кто на­сто­я­щий уче­ный, а кто — нет. Но сте­пень бю­ро­кра­ти­за­ции на­уч­ной жиз­ни неве­ро­ят­на, а по­пыт­ки все кон­тро­ли­ро­вать сво­дят­ся к внеш­ним фор­маль­ным по­ка­за­те­лям без уче­та соб­ствен­но со­дер­жа­ния — от­сю­да та­кое ко­ли­че­ство пла­ги­а­та и под­де­лок. По­то­му что важ­но от­чи­тать­ся, что ты де­сять ста­тей где-то на­пе­ча­тал. И здесь рас­цве­та­ют кор­руп­ци­он­ные ме­ха­низ­мы — ко­гда пла­тят, что­бы пуб­ли­ко­вать­ся в на­уч­ных жур­на­лах и тому по­доб­ное. Это про­ис­хо­дит, по­то­му что суть под­ме­ня­ет­ся чи­сто фор­маль­ны­ми ве­ща­ми. При этом в на­уч­ном мире всё рав­но об­ма­нуть ни­ко­го невоз­мож­но, по­то­му что в са­мом со­об­ще­стве все пре­крас­но зна­ют, кто есть кто.